06.12.2019

«Мне позвонили напрямую оттуда, из СИЗО. Потом она (звонившая арестантка - V) сдала сотовый телефон. Она написала заявление о том, что начинает голодовку. Она жаловалась на унижения, на «дрессировку», на незаконные требования администрации», - сказала Vласти Семенова.

По словам правозащитника, «незаконные требования» заключались «приседаниях» и «раздеваниях». «Женщины рассказали, что проверки, которые у них проводятся, проходят в унизительной форме. Бесконечная дрессировка, как собак. Незаконные требования администрации. Во время досмотра - приседания, раздевания. Чуть ли не в гинекологическое кресло сажают. Медосмотр снимают на камеру. У меня вопрос: зачем нужен такой обыск, если это закрытое учреждение? Туда в принципе ничего не может попасть незаконно», - говорит Семенова.

Два дня назад директор департамента государственного языка и информации министерства внутренних дел (МВД) Алмас Садубаев в официальной рассылке для СМИ опроверг заявление Семеновой о голодовке и избиении женщин в учреждении ЛА-155/1 в Алматы. Он сообщил, что одна из арестованных была водворена в дисциплинарный изолятор за неоднократные нарушения режима содержания. «Трое ее сокамерниц, в том числе беременная, в знак протеста нанесли себе незначительные раны. Голодовку никто не объявлял, вены не вскрывал. В присутствии руководства ДУИС по городу Алматы, представителя органа прокуратуры медицинскими работниками проведен медицинский осмотр вышеуказанных женщин, телесные повреждения не выявлены. По данному факту МВД проводится служебное расследование», - сказал Садубаев.

В телефонном интервью Vласти на вопрос о том, какова цель служебного расследования МВД, если информация уже опровергнута, Садубаев ответил: «Это я не могу сказать вам точно. Вообще заранее ничего не могу сказать». Кроме того, Садубаев сообщил, что рассылка об опровержении голодовки и избиении женщин в СИЗО была основана на служебном расследовании ДУИС, сейчас же расследование проводит МВД. «Специальное служебное расследование проводится министерством внутренних дел. Это не ДУИС, не КУИС, а само министерство, мы проводим», - дополнил Садубаев.

Семенова, в свою очередь, настаивает на своем. «Это не мое голословное утверждение. В случае чего я все смогу доказать. Я прекрасно отдаю отчет своим действиям. Когда я звонила в прокуратуру, мне сказали, что будут связываться со мной, держать в курсе, но пока ничего не было. Мне это обещали. И эту запись я могу потом в прокуратуру тоже предоставить», - подчеркнула она.

Слова Садубаева о том, что одна из арестанток попала в изолятор за неоднократные нарушения режима, она прокомментировала так: «Что является нарушением по их понятиям? Законные действия администрации или незаконные? Зачастую это незаконные действия».

К моменту написания поста Семеновой - 9 января - женщины, по ее словам, голодали уже четыре дня.

«После моего заявления пришел (в СИЗО - V) прокурор. Из ДУИС приехали. Вечером приехали сотрудники службы безопасности, официально взяли заявления (о нарушениях - V). Они там написали о факте вымогательства еще», - добавила Семенова.

Я сюда приехала впервые, на взрослую зону. Первый раз меня посадили в 14 лет. Там меня было действительно за что посадить, я обворовала бухгалтерию в военной прокуратуре и директора фирмы. Мне сразу дали три года.

В. - У вас семья есть?

О. - У меня только мама, больше никого нет.

В. - Мама это не так уж мало. Какие у вас с ней отношения?

О. - Раньше у нас с ней были хорошие отношения, все у нас было хорошо, только вот мы не понимали друг друга. Я не могла раскрыться, не могла ничего сказать. Она никогда меня не понимала. Когда я ей скажу правду, она мне не верит и ругать меня начинает. Когда я ей что-то совру правдоподобное, она мне верит. Я ей боялась что-то сказать, если что-то у меня случилось или что-то на душе, потому что я думала, что она меня не поймет, начнет ругать или бить начнет; за воровство она меня била...

В. – Почему вы воровали? У вас было желание какую-то вещь получить или непреодолимая склонность? Вы с ранних лет воровали?

О. - Да, я этого не помню, но мне мама сказала, что я с садика начала воровать. У меня мама 10,5 лет ходила коком на судах, у нас все практически было. Мама всегда говорила, что она не знает, чего мне не хватало. У нас дома и игрушки всегда были, и потом мы переехали жить в коттедж, это двухэтажная квартира в деревне, где мы сейчас живем.

“И природа была около тебя, и фрукты, и овощи, все около тебя всегда было, но тебе постоянно чего-то не хватало. Началось все у тебя с садика. Однажды ты принесла из садика игрушку домой. Я тебя спросила: - Настя, откуда эта игрушка. А ты на меня смотришь и говоришь: - С садика”. Мама меня спросила, зачем я ее принесла, а ей ответила, что эта игрушка мне нравится. Я это не помню, но это мне рассказывала мама. Мама сказала, что она меня ругала, и я не стала ничего носить домой.

Потом, когда я стала старше, мама мне сказала, что у меня сколиоз и мне нельзя кататься на велосипеде. “Ты очень хотела кататься на велосипеде, я обещала тебе купить, но врач запрещал кататься”. А я своровала у соседей велосипед и стала кататься, а потом выбросила его. “Дальше ты начала воровать деньги. Я что-то не могла тебе купить, а тебе надо и все. Я никак не могла остановить, ругала. Все тебе покупала, а ты все равно идешь воровать, все равно тебе надо”.

В. - А второй раз как вы попали?

О. - Были такие обстоятельства, даже не знаю... Когда я совершила первое преступление против директора фирмы в 1996 г. Меня тогда посадили, я у него взяла 8,5 млн. И когда я освободилась в сентябре 1998 г., мне было 17 лет, я приехала домой, а примерно через неделю к нам пришли люди, которых этот человек нанял... Меня дома не было, я была у знакомых, у которых я работала, они торговали... Мама позвонила по телефону и сказала, чтобы я приехала домой, т.к. дома проблемы. Я приехала домой, а мама лежит. Я спросила, что случилось. Она мне рассказывает, что подъехали два человека на красной машине, избили ее, приставили ножик к горлу и сказали: “Если деньги не отдаете - все”.

В. - А деньги где?

О. - А деньги уже давно потрачены. Я их потратила, покупала вещи, друзьям деньги давала, водила их в кино, в город ездили, гуляли, на машине катались... Так все деньги и истратила. Мама сказала, что не знает, что делать, они приедут второй раз. Я сказала, что надо обратиться в милицию, так как в суде нам говорили, что денег с меня взять нельзя, мне 14 лет. Мама сказала, что “это мы так думаем, а люди думают совсем по-другому”. Мы не знали, как достать деньги.

У меня есть знакомые, у которых можно было взять эти деньги, но их потом придется отдавать и снова возникнут проблемы. И получилось так, что я начала воровать опять, чтобы деньги вернуть, потому, что мама никак не соглашалась, чтобы мы сообщили об этом в милицию. Я хотела, чтобы она сняла побои, у меня много друзей, которые работают в милиции. Есть знакомые у меня и в охранной фирме, я могла даже и туда обратиться, но нужно было согласие мамы, ее заявление, ее побои, но она не соглашалась. Я пошла к ребятам, они сказали, что могут многое сделать, например, дома магнитофон поставить, дать деньги и их возьмут уже на улице с деньгами. Они все бы сделали, но, если мама против, что поделаешь?

Я знала, что если я пойду к людям, которые торгуют наркотиками, если я займу у них, то мне придется или вовремя отдать (а где я их возьму вовремя?). А то “включают счетчик” и плати вдвойне, например. Я снова стала воровать и попалась.

В. - Сейчас у вас какой срок?

О. - Меня посадили в 17 лет, мне до сих пор 17 лет. Мне дали 3 г. 6 мес.; 6 мес. я отсидела, а 3 г. мне осталось. Мне могут дать отсрочку при одном условии, если мама напишет справку, что она возьмет меня на поруки, а мама мне вообще не пишет. Я не знаю почему.

В. - А с ней все нормально, ее не уничтожили эти люди?

О. - Нет, мы сделали запрос, чтобы узнать, что там дома.

В. - А вы сами не пишете, Настя?

О. - Я маме написала за месяц 3 или 4 письма. У меня есть рабочий телефон мамы, но я не знаю работает ли она на старом месте.

Я не знала, что я беременна, когда села. Отец ребенка там, у него семья, дети тоже. Ему 32 года. Меня посадили 20 января, через 7 недель я увидела, что у меня нет месячных...

В. - Куда вас посадили? Вы в Архангельском СИЗО сидели?

О. - Да, на Попова. Я обратилась к гинекологу, он меня посмотрел и говорит: “Девочка, ты беременна”. - “Как беременна?!” - “Да, ты беременна”. - “Этого быть не может, как это я могу быть беременна?!” Я ему все рассказала, а он сказал, что у меня 7 недель беременности и чтобы я каждый месяц ходила к нему проверяться.

В. - Вы написали маме, что вы беременны?

О. - Да, я писала, но ответа нет.

Я хотела на тюрьме сделать аборт, т.к. я знала, что мне 17 лет... Мне надо было как-то с мамой... Она писать перестала. Я когда к следователю ходила, я ей звонила, мы с ней разговаривали, все было нормально. А когда я написала в письмах, что я беременна, она отвечать не стала. Я написала маме сколько сроку мне дали... Я хотела сделать на тюрьме аборт, мне врачи сказали: “Да, мы тебе сделаем аборт, т.к. ты несовершеннолетняя мы тебе обязаны сделать. Тут даже согласия родителей не надо”. Спросил сколько уже недель, сказал, что повезут меня на следующей неделе. Они тянули время и дотянули до того, что стало у меня 12 недель. К нам приходит на тюрьму прокурор и я чувствую, что они делать аборт не собираются. Я сказала это прокурору...

В. - Вы ребенка будете воспитывать?

О. - Да, сейчас я думаю, что хорошо, что я не сделал аборт и даже рада...

В. - Почему?

О. - Мне кажется... Даже не кажется... У нас с мамой натянутые отношения всегда. То, что мы живем вместе в одной квартире, общаемся, едим - это ничего не значит. Мне хочется более близкого отношения, пообщаться по душам, а я не могу ей что-то сказать, потому что она меня не поймет.

В. - А вы думаете, что ваш ребенок вас поймет?

О. - Нет, мне хочется, чтобы у меня было что-то близкое, свое, вот я хочу ребенка.

В. - Настя, вы освободитесь и у вас снова будут материальные проблемы?

О. - Я уже думала обо всем. Я хочу устроиться к нам в магазин на работу в деревне.

В. - Вас возьмут, зная, что вы воровали?

О. - В свой магазин (у нас сосед работает там) он возьмет, потому что он сам сидел. Он, правда, сидел за убийство много раз.

Я буду все делать, но я не буду воровать, это я уже знаю на 100%. Я не буду воровать, не буду грабить никого, не буду вымогать... Буду стараться сама заработать. И ребенка, которого я жду, уже 7 мес., я его не отдам, как делают некоторые...

В. - А куда отдают?

О. - Мне рассказали, что в детдом отдают.

В. - Т.е. отказываются от материнских прав?

О. - Да, отказываются. Просто-напросто, как я поняла, они освобождаются и бросают своих детей. Выходят за ворота и тут же бросают. Большинство не забирают.

В. - Не забирают? Вот эти мамочки, которые сейчас празднично фотографируются со своими младенцами, потом не заберут своего ребенка? А куда детей отправляют? В детский дом? И много таких случаев?

О. - Да, а вам разве не рассказывали?

Да, здесь много было случаев таких. Женщина одна освободилась, клялась, божилась, что никогда своего ребенка не оставит. Приехала во Владимир и на вокзале оставила ребенка. С вокзала звонят сюда и выясняют, и просят забрать назад ребенка. Его и привезли назад сюда. Были такие случаи. Кроме того, были такие случаи, когда они прямо здесь выходили и тут же отказывались от ребенка.

В. - Вы считаете, что для большинства женщин ребенок просто нужен для ослабления режима?

О. - Я думаю - да. Для этого и чтобы быстрее освободиться. Мне кажется, что для этого оставляют детей. Я нахожусь в одной комнате со всеми мамочками. Я практически там ни с кем не общаюсь. Они взрослые женщины, некоторые много раз сидели. Я не понимаю их вообще, я сидела на малолетке, там все по-другому. Если я что про человека думаю, то я это ему в глаза и скажу. А другие тут так не делают. Они говорят за глаза, переврут 300 раз и у них завязывается драка. Они дерутся. У них даже сегодня была драка из-за сигареты. Это мамочки?! Это - позор, а не мамочки! Раньше, как мне рассказывают девчонки, которые по 3-4 года сидят, что мамочек вся зона уважала, а сейчас этих мамочек вообще не уважают, потому что они сами так себя ставят. Они дерутся из-за сигареты, они сплетни распускают непонятные, они детей бросают. А раньше мамочка пройдет - сразу видно, что это мамочка: умытая, чистенькая, порядочная. И поговорить с ней приятно, сами девчонки рассказывают, а сейчас, говорят, на них даже внимания не обращают. Есть несколько человек, конечно, и все.

В. - Кого вы, например, вы знаете?

О. - Я знаю Катю Б. Она никогда не бросит своего ребенка.

В ДМР она с кем-то с санчасти поругалась из-за того, что она начала купать ребенка, а ей сделали замечание. Но она знает, что она правильно делает и понесла там: “это не ваш ребенок, это мой ребенок, я знаю правильно и буду так делать”. Ну, те вызвали милицию, “дубачков”, как их называют. Вбегают две женщины с дубинками, а Катька и говорит: “Вы на мамочку с дубинками?! Я что-то неправильно делаю?!” Я с Катей много общалась и от других людей слышала: она никогда своего ребенка не оставит. С ней ругаешься, например, и если скажешь ей, что “ты на 100% сдашь ребенка”, она готова тебе здесь же голову оторвать. Такой она человек.

Если они бросают детей, то детей вообще рожать не надо, а надо делать аборт.

В. - Я хотела бы узнать о вашем собственном опыте в СИЗО. Были ли у вас такие случаи, когда с вами жестоко обращались?

О. - В этот раз я была беременна, и они не имели права посадить меня в боксик или в карцер. Если они меня куда-то возят, то они могут посадить меня в “стаканчик”, где есть сидение, но больше никуда. Я была в очень плохих отношениях с одним человеком из охраны. Я знаю этого человека по первому сроку, и по второму сроку, и по воле я его знаю...

В. - Кто этот человек?

О. - ДПНС, я его данных не знаю. Когда я ездила к следователю или еще куда-то, он мне почему-то постоянно на смену попадался. И тут он меня садит в карцер.

В. - За что?

О. - Он должен меня вести к следователю. Он должен меня посадить отдельно от женщин, т.к. я малолетка, он меня должен посадит в “стакан”. Он меня вместе со всеми этими женщинами садит в боксик, это даже не карцер, это такой вот круг, в котором все как рыбы, как селедка в бочке. Он нас туда поставил. Я чувствую, что душно и пахнет там. А еще идет такая чувствительность, все чувствую, а там еще курят, сразу 10 человек. Я стучусь и говорю: “Дежурный, подойди к камере”. Он подходит и его прошу, чтобы он меня посадил в “стакан”, т.к. мне тяжело. Он говорит: “Вот смены поменяются, вот тогда тебя и переведут и еще не известно - переведут ли”. - “Знаешь, я скажу главному врачу...”

В. - А проводится ли при возвращении из суда гинекологический досмотр у женщин?

В. - Вы слышали о таких вещах?

О. - Я о таких вещах даже не слышала. Я точно это знаю, т.к. со мной много женщин ездили в суд и никогда такого не было.

В. - А здесь вы о таких вещах слышали?

О. - Нет. Но здесь была одна девочка, которая здесь давно сидит и она меня ругала, когда я писала этот ваш тест. Она мне говорила: “Ты что администрацию защищаешь?! Ты же все врешь!” - “А что я могу написать, если про эту зону я ничего не знаю?” У нас в малолетке, где я была, все было по правилам, как положено. Правда, здесь ко мне тоже никто не относится плохо, потому что я к другим хорошо. Она говорит: “Дура, здесь столько случаев бывает! Избивают, наручниками привязывают...”

Людмила Д., 26 лет:

В. – Подвергали ли вас гинекологическим досмотрам в СИЗО?

О. – Да. Когда на тюрьму переводят нас с КПЗ там есть медицинский осмотр есть.

В. - А когда вы возвращаетесь с суда или едете на суд?

О. - А у нас суд в Александрове...

В. - Но вы же из СИЗО выезжаете?

В. - Внутри СИЗО?

О. - Из СИЗО выходим, там рядом...

В. - Когда вы выходите и возвращаетесь, вас обыскивают?

О. - Обыскивают.

В. – Проводят ли гинекологические обыски?

О. - Нет, этого не делают, это точно. Я об этом никогда не слышала и со мной такого не было.

В. - С вами не было, но вы были беременны?

О. - Да, была беременна.

В. - А не беременных женщин обыскивают?

О. - Там гинекологического кресла-то нет.

В. - Но это же можно делать и без этого кресла?

О. - Я о таком не знаю, никто не рассказывал.

В. - А рожали вы здесь?

О. - Здесь. Здесь условия очень хорошие.

В. – В СИЗО вы были беременны? Вы находились в общей камере?

О. - Да, у нас камера была на 10 чел. Двухъярусные койки.

В. - Сколько вам разрешали гулять?

В. - А вы знаете, что беременные могут гулять без ограничений?

О. - Да, знаю, но они этого не делают.

В. - И про “реснички” вы знаете, что их нельзя на окнах у беременных?

О. - Да, знаю.

В. - Но это особо вас не напрягало?

В. - Вы одна там были беременная?

О. - Да, я была одна беременная и женщин с младенцами у нас не было. Если ты беременная, то после суда через 7 дней, по-моему, отправляют сюда, на зону.

В. - Т.е. у вас там более или менее нормальные были условия?

Александра Р., 28 лет:

В.- Расскажите об обысках в московском СИЗО,

О. - В лучшем случае просто заставляют снимать трусы, разворачивать, если есть, подкладные пеленки или выбрасывать их тут же...

В. - Вы были беременны?

О. - Да, пока на ранних сроках, пока у меня было меньше шести месяцев беременности, меня заводили в отделение и заставляли приседать, пока не было большого живота, раздвигать ягодицы, подкладные пеленки разворачивать. Или заставляют разворачивать при них или выбрасывать в бачок.

В. - А на гинекологическом кресле вас не смотрели?

О. - Меня нет, но я сталкивалась с этим: девочки из камеры рассказывали. У нас был случай в 201 камере. Не помню фамилию, Марина какая-то... Ее даже избили за то, что она отказалась, но она действительно везла эти малявы, записки... Она отказалась лезть на гинекологическое кресло и ее избили, и гинеколог смотрел ее прямо на кушетке... В камеру ее привели поздно, заполночь...

В. - Ее смотрел специалист, врач?

О. - Я даже не знала, кто там смотрит... Ну, да, судя по всему. Акушерка, которая на сборке находится...

В. - Вас досматривала акушерка, когда вы возвращались с суда?

О. - Нет, это были просто контролеры...

В. - Но на сборке всегда есть акушерка?

О. - Ну, да, там при поступлении... Ну как - всегда? Я не знаю, есть ли там постоянно... Они же там дежурят при поступлении, потому что осматривают тех, кто приезжает... Про кресло я не знаю, кто смотрит: акушерка или нет. А так осматривают обыкновенные работники. По меньшей мере, это просто унизительно.

В. - Знаете ли вы что-нибудь о бритье головы?

О. - Я туда заезжала в сентябре, но меня не брили. У меня чистая голова была. Нас было человек восемь в карантине и из них человек пять побрили.

В. - Т.е. это были вшивые?

О. - Не знаю, но они говорят, что нет. Две из них на вид были опрятные девочки.

В. - Могли их постричь просто из-за хороших волос?

О. - Могли из-за волос... Потом я слышала на Шестом изоляторе и на Бутырке, что стригут за плохое поведение. Ведешь себя слишком дерзко, грубишь им, хамишь... Ведь привозят же, в основном, вечером, на ночь, всю ночь на сборке проводишь, там они и стригут.

В. - А про избиение дубинкой?

О. - Я сама это испытывала на Бутырке, с 1995 по 1997 годы, когда еще Шестого изолятора не было.

В. - По сравнению с Бутыркой Шестой изолятор вам кажется более терпимым?

О. - Да, несмотря ни на что, условия содержания, конечно, намного лучше, ну, не то, что бы намного, но нас тут слушают, рты раскрыв, что чисто и все, кто был транзитом на нашей тюрьме, говорили, что готовы там просидеть весь срок. Нас привезли сюда на Владимирский централ, мы тут пробыли меньше суток: вечером привезли и утром увезли. Мы там обалдели, когда нам показали эту камеру, мы сказали, что не пойдем туда после Шестого изолятора, мы такой скандал устроили. С детьми ехали, а я беременная была...

В. - Вы этого ребенка заберете?

В. - А как вы будете одна воспитывать детей?

О. - Дети от одного отца. Двое - да, а эта нет.

В. - Он вам помогает все-таки?

О. - Первый муж помогает.

В. - Вы вырастите этих детей?

Марина Т., 30 лет:

В. - Вы расскажите, как это происходило?

О. - Мы с девчонкой выпивали и пошли с ней вместе с ней домой, где она должна была вещи посмотреть. А этот дом был уже под снос, его сносили. Пошли туда и нас в этом доме задержали...

В. - Кто задержал?

О. - Милиция. Там воровали в этом доме, там все уже вынесли, только оставались те, кто не выселился. Милицию туда посадили, чтобы они караулили, чтобы люди не воровали. Мы туда пришли, а они спрашивают: “Чего вы сюда пришли?” - “Вещи свои посмотреть, мы здесь жили”. - “Половину комнат обворовали, двери выбили... Давайте, садитесь в машину”. И нас увезли в медвытрезвитель. Потом эту-то девчонку забрали, она грубила, а я нормальная была. Ее забрали и в камеру посадили. Потом какой-то пришел (не знаю, откуда он меня знает) и говорит: “А ты что тут делаешь?” - “Ничего”. - “Пойдем со мной”. Завел меня в какую-то комнату и говорит: “Посиди, я сейчас приду”. После этого заходят двое и говорят: “Давай, раздевайся”. - “Чего я буду раздеваться?” - “Вас задержали, вы пьяные...” - “Какая я пьяная?!” - “Давай, давай, раздевайся”. - “Я не буду раздеваться”. Потом один ушел, и я минут 20 сидела там одна, потом пришли еще трое и говорят: “Надумала раздеваться?” - “Не буду я раздеваться”. - “У нас положено раздеваться и сдавать вещи”. - “Я не буду”. Я сидела, двое залетели, начали меня раздевать, хотели меня изнасиловать, я говорю: “Отстаньте, не трогайте меня!” - “Сейчас мы тебя просто-напросто трахнем и все”. Короче говоря, меня немного побили, я с синяками вышла оттуда, но не изнасиловали.

И в КПЗ в Кинешме я сидела, когда первый срок меня забрали в 1995 г. Мы сидели с девчонкой, она курить у них просила, ей не дали. Ее увели, потом привели: она вся избитая, ее изнасиловали там, она мне рассказывала. Это было в 1995 г. Девочке этой было около 30 лет.

В. - Ее забрали надолго?

О. - Да, наверное, час не было.

В. - Почему вы решили, что она изнасилована?

О. - Она мне рассказала, что ее изнасиловали, она ревела, не могла вообще разговаривать, даже трясло ее.

В. - И кто это? Сотрудники милиции?

О. - Милиция.

В. - Вы пишете об абортах и беременности, о том, что можно сделать платный или бесплатный... Это где вы узнали?

О. - Я в этот раз в Кинешме сидела, там ходили и спрашивали: будешь аборт делать или рожать? Одна девчонка у нас хотела аборт делать. Ей сказали: “Давай, плати деньги, пиши родственникам, тогда сделаем, а так не сделаем”.

В. - Только за деньги?

В. - Вы пишете, что без наркоза можно и бесплатно аборт сделать в СИЗО?

О. - Да, без наркоза.

В. - И для этого никаких особых разрешений не надо?

В. - Вы по какой статье?

О. - Статья 158. Мне еще год и 10 мес.

В. - А ребенку сколько?

В. - Вы кормите грудью?

В. - Вы при этом курите?

О. - Я курю мало. Я второй срок сижу, первый срок как-то еще не очень, а второй срок я не могу. На меня стоит крикнуть, я не могу, я прямо реву, у меня нервы не выдерживают.

Татьяна С., 25 лет:

В. - Расскажите о своей жизни в Московском СИЗО №6.

О. - В одной камере у нас все доверяют друг другу, мы все вместе смотрим за детьми, у нас нет такого: один упал - пусть упал, это не мой ребенок.

В. - В камере нормально?

О. - Да. У моего ребенка постоянно живот болел. Мы приехали из больницы, ребенок приехал из больницы и не давал никому спать. Все с ним по очереди гуляли, потому что я тоже спать хочу, я не высыпалась с ним, постоянно он кричит, всю ночь не спит, а в 6 часов утра засыпает. Вот мы ему спать не давали, чтобы ребенок в норму вошел, а то он попутал день с ночью и орал постоянно. А лекарство выбить у администрации- проблема.

В. - Т.е. там проблема с детским врачом?

О. - Да. Она приходит один раз в неделю и то, если пишешь заявление постоянно. Она должна каждый день приходить и смотреть всех детей: как ребенок дышит, как себя чувствует. Этого нет.

В. - А вот “реснички” на окнах чувствуются? Там солнце не попадает...

О. - Да. Они сказали, что правила не нарушают. А что доказывать? Мы же не знаем правил, нам же никто не дает нам.

В. - А вас досматривали, когда вы возвращались в СИЗО? Личный досмотр вам делали?

О. - Когда? Из зала суда?

В. - Да, через сборку. Или только ребенка смотрели?

О. - Ребенка не смотрят. Меня один раз смотрели, а потом уже не смотрели, потому что было холодно, мы просидели очень долго. У меня ребенок весь оборался, потому что он кушать хотел. А холодное питание я не могла ему дать...

В. - А гинекологический досмотр?

О. - У одной там нашли маляву - стали всех пропускать. Меня не пропускали, меня раньше вывели. А девчонки потом через “коня” записку передали. Как передаем письма: как доехали, что у вас, что у нас... Например, если у меня нет сигарет, а я хочу покурить, то я стучу, а они спускают “коня” и все. А они нас внизу ловят, эти, дубаки, как мы их называем, палкой срывают и все себе забирают, не возвращают, даже если вещь какая-то, чай. Все отнимают полностью. У меня все продукты вытащили, когда я приехала на тюрьму. Сказали, что “это нельзя, это нельзя” и все вытащили, оказывается, что все это можно было. Просто - на какую смену нарвешься.

В. - А про досмотр вы не знаете?

О. - Первое, когда человек туда приезжает, у него проверяют голову. Если стрижка у тебя короткая, то они на это внимание не обращают, и ты проходишь осмотр дальше. А когда у тебя длинные волосы, то они смотрят, что волосы хорошие и говорят: “У тебя вши”. - “Как вши?! Я стричься не буду”. Тогда они говорят: “Мы принесем наручники, тебя пристегнем и тебя будем стричь. Либо будем стричь наголо, либо сделаем короткую прическу, а потом дадим мазь и ты обработаешь голову”. Ну, конечно, выбираешь второй вариант.

В. - У вас были длинные волосы?

О. - Нет, меня не стригли, у меня была такая короткая стрижка - шапочка, а женщина, которая сидела вместе со мной, была вся в истерике. Она приехала вместе со мной, мы прибыли вечером поздно и ее состригли. У нее были большие волосы...

В. – Что они делают с волосами?

О. - Они продают, это нам потом сказали. Их не выкидывали, а в целлофановый пакет положили. Женщина после этого была в депрессии, она даже не знала, куда она попала. Волосы для нее были все. Она говорила, что не знает, как маме сказать, а мама должна была приехать в понедельник и, мол, откажусь идти на свиданку. И она не пошла на свиданку.

В. - Это девушка из вашей камеры?

О. - Мы сидели с ней в общей камере, когда проходили весь медосмотр. Куда ее потом определили, я не знаю. Я ее видела на прогулке, она была в шапке.

В. - Это часто делается?

О. - Это - да. Все почти. Мы часто спрашивали, какие были волосы и выяснилось, что ни у одного человека из стриженных, до СИЗО не было коротких волос, ни у кого вообще. Очень много стригут цыган, в основном цыган. И девчонок с Украины. Так - редко, в основном цыган и девчонок с Украины. У них красивые волосы и длинные.

В. – О каких еще нарушениях вы можете рассказать?

О. - Когда на проверку вечернюю выходим, нас там пересчитывают. Иногда нам говорят, что мы идем медленно, хотя при этом требуют:“Никаких резких движений. Кто-то подшутил, нажал на звонок (там такие звонки, кнопки) и человек, который это сделал, не признался. Всю нашу камеру взяли и наказали: целую неделю на прогулку мы не выходили. Вообще это не нормально: почему я, беременная, должна из-за кого-то страдать? Мне нужно на свежий воздух, ходить нужно...

В. - А сколько вы, беременная, гуляли?

О. - Час. С детьми мы гуляли по два часа. Мы хотели побольше гулять, а они говорят, что “нам некогда, у нас рабочий день заканчивается, нам всем домой пора”. А в пятницу и субботу нас просили, чтобы мы вышли пораньше и погуляли до четырех [часов], т.к. после четырех они не успевают на электричку и автобус.

В. - А на досмотрах после суда?

О. - Они вообще не имеют права трогать ребенка, но они лапают его полностью. Там дышать нечем, там куревом несет... А она прямо своими руками трогает. Я говорю: “Я не дам своего ребенка проверять”. Она говорит: “Тогда ты сейчас вообще никуда не поедешь”. - “Хорошо, я никуда не поеду”. И меня все равно в автозак пустили, проверять не стали. Месячный ребенок малюсенький он все время кричал на сборке, там холодно так... Нам должны памперсы выдавать, по два на ребенка...

В. - В день?

О. - Нет, на выезд на суд. Это вообще мало, маленький ребенок постоянно сикается и какает, а еще холод... Мы ездили в феврале и январе, я два месяца подряд ездила на суд, и мы по 4 часа сидели в автозаке с детьми, ждем. И памперсы приходится менять в суде, а на обратную дорогу у меня нет памперсов. В конце концов у меня ребенок очень сильно заболел и последний раз я не выезжала с ним на суд, я оставляла его в камере...

В. - Вы этим СИЗО недовольны, хотя он много лучше Владимирского, или где вы были...?

О. – В Москве, пусть они и нарушают там правила, но там всегда чисто, ничего не скажешь.

В. – Вы, матери, были там в привилегированном положении...?

О. - Да. Когда мы сюда, в колонию, приехали, то все говорили: “Сразу видно, что это московские дети”. Они такие сытенькие, такие щечки у них... Да и по одежде видно, что это Москва. А здесь привозят детям одежду, а они не все вещи раздают, все на складе лежит. А на ребенка одевают десять раз уже застиранное...

В. - А в Москве разве выдают все подряд?

О. - Да, там приходит гуманитарка и дают вещи прямо в руки, что тебе нужно. Вытаскивают и дают в руки. Христианская миссия приезжала. И они нам выдавали детские вещи... “Напишите список, что вам нужно...”.

В. - Это миссионерская организация “Духовная свобода”?

О. - Наверное, да, сюда тоже какие-то миссии приезжали из Риги, выступали с концертом. А там они часто приходят и с ними можно через окошко разговаривать, в обычные камеры их не пускают, а к мамочкам - пускают.

В. - К вам заходили?

О. - Да, к нам заходили они. Они у подростков в камере чуть ли не целый концерт показали. Подросткам можно смотреть телевизор с “видиком”. А почему бы не выбрать по десять человек, скажем, меняться и постоянно смотреть телевизор в видеосалоне?

В. - Как вы считаете, что лучше: большая камера или маленькая?

О. - Большая лучше. В маленькой камере можно просто загнуться.

В. - Если в большой камере - 60, а в маленькой - 10?

О. - Нет, я не сидела где 10, я сидела там, где 4 человека. Я там просто целыми днями плакала, мне было лучше в большой камере.

В. - Возникают какие-то столкновения между заключенными?

О. - У нас были, конечно. Кто-то что-то сворует...У меня была “семейница”, она вместе со мной питалась, я чай ей делала, хотя я была беременная и мне тоже было тяжело, но она была не совсем в состоянии. Ей вызывали врача, когда стало плохо, а врач не пришел. Мы еле ее откачали... Она астматик, ей воздуха не хватает. А в маленькую камеру ее не переводят, потому что нет мест, как говорят, хотя места есть.

В. - А каким образом вы создали “семью”?

О. - Человек там один не может находиться.

В. - Почему вы выбрали именно эту женщину?

О. - Она тихая, спокойная, она уже в возрасте.

В. - И вас к ней потянуло?

О. - Или, может, в детстве у меня не было матери, никто так со мной хорошо не обращался, как она обращалась.

В. - Вас двое было в “семье”?

О. - Нет, еще две были. Одна у нас была подросток, с малолетки она. Ей полных 18 лет. И Люда М. Люду осудили на два года, ее оставили при тюрьме работать на “швейке”. Малолетка ушла на свободу и получилось так, что мы с ней 7 месяцев почти находились одни.

В. - А сколько в вашей камере было семей приблизительно?

О. - Много. Самое большее в одной семье по 10-12 чел., потому что продукты портятся постоянно, съедать их не успевают. Я постоянно пишу тете Лене: “Тетя Лена, не присылайте мне масла и колбасы. Это дорого. Лучше присылать печенья побольше”. Она опять - масло с колбасой! Я ей говорю, что это не нужно здесь, это не первая необходимость. Здесь самое главное - чай попить. Вот чай постоянно хочется, постоянно пить хотелось... Много народу, душно...Просто невозможно было там находиться, там душно, постоянный запах, и волей-неволей там вши могли запросто появиться, потому что люди спали на полу. Приходит человек без вшей, а там вши появляются...

В. - А кого бьют в камере?

О. - Кто ребенка убил. Ее не бьют, а стараются его не замечать, с ней не водиться и даже до нее не дотрагиваться.

В. - У вас были такие?

О. - У нас была одна, она ребенка убила. Скинула с окна вниз. Они своровали ребенка. Мать была лишена родительских прав. Она говорит: “Мы выпили, а он кушать стал просить. Нам надоело и мы его выкинули в окно”. Я ей говорю: “А ты не боишься, что тебя просто за это дело на зоне...?” - “Я уже свое отжила, мне уже полтинник, куда мне еще жить-то?” Она, наверное, на Потьму поехала...

В. - А на Потьму это считается хуже вариант?

О. - Я теперь думаю, что там лучше. Там очень много москвичей, там есть о чем поговорить, какие-то интересы...

В. - А здесь?

О. - Один колхоз. Они ничего не знают.

В. - А вы читаете книги?

О. -Я читаю все такое криминальное, мне очень Маринина нравится.

В. - А почему только криминальное?

О. -А потому, что любовные романы я не люблю читать, это все...

Единственный женский СИЗО в Москве переполнен на 250 человек. Видимо, скоро будут ставить трехъярусные кровати, поскольку свободное пространство пола уже исчисляется не метрами, а сантиметрами. Все проходы в камерах заставлены провисающими до пола раскладушками. В камере 40 человек. Чтобы пройти в туалет — бочком-бочком, по стеночке… Там два унитаза. Приватности никакой...

Фото РИА Новости

Бывшее женское ЛТП в 1996 году стало женским изолятором. В народе его называют - «Бастилия». Все окна камер выходят во двор. Причем окна маленькие, под потолком, стекла то ли грязные, то ли сильно поцарапанные, и металлические прутья, каждый - несколько сантиметров. Так что естественного света в камерах минимум.

Праздники в «Бастилии» - это вообще дни глухого застоя. Заявления и жалобы в праздники не принимаются. У одной из женщин сильно выраженный псориаз на руках. Ей было назначено лечение до праздников, пару дней пролечили, а потом - Новый год. Лечение остановили. Все отдыхают. Медпункт закрыт.

Рисунок Анастасии Мельниковой. Фото: (с) Елена МАСЮК

P.S. Начальник СИЗО-6 - Кириллова Татьяна Владимировна

Бывшее женское ЛТП в 1996 году стало женским изолятором. В народе его называют - «Бастилия»

Все окна камер выходят во двор. Причем окна маленькие, под потолком, стекла то ли грязные, то ли сильно поцарапанные, и металлические прутья, каждый - несколько сантиметров.

Так что естественного света в камерах минимум.

Единственный женский СИЗО в Москве переполнен на 250 человек. Видимо, скоро будут ставить трехъярусные кровати, поскольку свободное пространство пола уже исчисляется не метрами, а сантиметрами. Все проходы в камерах заставлены провисающими до пола раскладушками. В камере 40 человек. Чтобы пройти в туалет - бочком-бочком, по стеночке… Там два унитаза. Приватности никакой. По санитарной норме должен быть один унитаз на 10 человек. Но какие уж тут нормы?!

Сопровождающий офицер делает объявление: «На Рождество придет батюшка, будет всех водой окроплять». Спрашиваю, а если женщина мусульманка, иудейка или атеистка, и не хочет, чтобы ее окропляли?! «Она может отойти в угол, - отвечает офицер, - насильно это делать не будут».

Не увидела я в камере свободного угла, где можно «укрыться» от окропления. Женщины при построении в камере в один ряд не помещаются, а встать в два ряда кровати не позволяют. Видимо, от принудительного окропления можно скрыться только в туалете. Между прочим, по Правилам внутреннего распорядка СИЗО (ПВР) (пункт 101): «Не допускается отправление религиозных обрядов, нарушающих права других подозреваемых и обвиняемых». Помню, как возмущалась Екатерина Самуцевич, когда на Пасху в камеру того же СИЗО-6 зашел священник: «И не спросив меня, принялся поливать все водой, окропил меня без моего желания. Я не хотела, чтобы он проводил религиозный обряд. У нас светское государство», - говорила Самуцевич.

В такой же общей большой камере находятся и беременные женщины. Диетическое питание в виде молока, яйца и творога выдают только с шестого месяца беременности. А до этого срока - общий стол. Хотя нигде в ПВР не говорится о таком ограничении по месяцам беременности. Наоборот, диетпитание полагается абсолютно всем беременным, а за три месяца до родов по предписанию врача к нему еще может быть назначено и дополнительное питание. Пункт 22 ПВР говорит о создании беременным «улучшенных материально-бытовых условий». Где они, эти улучшенные условия?

Утром женщинам давали кашу, в обед на первое был гороховый суп, что было на второе - тут мнения «контингента», как сотрудники называют находящихся в изоляторе женщин, разделились: то ли картофельная масса с соевым мясом или с тушенкой, то ли картофельная масса с чем-то неизвестным. Положительного отзыва об этом блюде не встретилось ни разу. У многих беременных токсикоз. Картофельную массу с неизвестным наполнителем они есть не могут. Родственников у многих беременных в Москве нет, а значит, нет и передач. У молодой женщины из Таджикистана третий месяц беременности, сильный токсикоз, месяц назад врач назначила уколы, уколы сделали, тошнота осталась, врач больше ничего не назначил. Прогулки для беременных, так же как и для всех остальных, по часу, хотя по п. 134 ПВР «продолжительность прогулок беременных женщин не ограничивается».

В четверг в «Бастилии» - «голый день». Это когда женщин выгоняют в одних трусах в коридор для осмотра медработником. Помимо медработников в коридоре еще и сотрудники. И неважно, кто сотрудник - мужчина или женщина. Сотрудник! И перед ними стоит раздетая женщина в трусах…

Еще женщины рассказывают, что когда их выводят для осмотра в медпункт, то заставляют становиться на колени, раздвигать ягодицы… И весь этот процесс сотрудники снимают на видео.

Находящимся в СИЗО женщинам непонятно, почему им не положено знать фамилии сотрудников. Объясняют эту секретность мерами безопасности. Хамят, избивают, унижают - реальные сотрудники, а именами эти сотрудники могут называться любыми. Проверить невозможно. Хорошо, фамилия и настоящее имя - секрет. Но пусть тогда на сотрудниках будут жетоны с номерами, чтобы в жалобах женщин не было написано: «Меня ударил сотрудник Роман». А был бы «Роман» под номером… Вот такой «Роман», например, 19 июля прошлого года ударил кулаком в лицо Людмилу Качалову. Женщина упала, потеряла сознание, ей были вынуждены вызвать «скорую», которая зафиксировала гематомы на лице, руках и ногах. Ни внутренняя проверка, ни прокурорская по факту избиения Качаловой не проводились. «Роман» по-прежнему работает в СИЗО-6. К Качаловой, правда, больше не заходит, но поначалу после произошедшего он передавал ей «приветы» через свою сотрудницу, которая приходила в камеру, хватала бумажные цветы и другие поделки Качаловой из разноцветных бумажных салфеток, выбрасывала их в коридор и на глазах заключенной топтала их ногами…

Еще из тех, кто, по словам женщин, издевается и унижает их, сотрудники под именами «Раиса Васильевна» и «Анастасия Юрьевна». Может, все-таки в СИЗО нужно провести внутреннюю проверку, а может, и прокурор по надзору заинтересуется происходящим в СИЗО-6?!

Многие женщины жаловались на пропажу содержимого в передачах. То форель слабосоленая исчезнет, то крем для лица, то сигареты. Пропадает даже туалетная бумага. Передали, например, четыре рулона, а до адресата доходит только один. Куда делись остальные три? Например, по-прежнему действующий сотрудник старший оперуполномоченный ОМВД «Перово» Артамонова, которая уже год находится в СИЗО-6, рассказала, что когда ей принесли заказанную через интернет-магазин передачу от родственников, то пакет был вскрыт, а должен быть запечатан. Из него исчезли сигареты. 26 декабря прошлого года Артамоновой «медработник Галина Валентиновна» принесла переданные от родственников лекарства. Как говорит, Марина Артамонова, «медработник Галина Валентиновна» швырнула ей эти лекарства в «кормушку», и большая часть лекарств оказалась в коридоре. «Кормушка» захлопнулась. Назначенный врачом «с воли» курс лечения пройден не был. А из местных препаратов, по словам женщин, на все случаи жизни - цитрамон и анальгин, анальгин и цитрамон.

Праздники в «Бастилии» - это вообще дни глухого застоя. Заявления и жалобы в праздники не принимаются. У одной из женщин сильно выраженный псориаз на руках. Ей было назначено лечение до праздников, пару дней пролечили, а потом - Новый год. Лечение остановили. Все отдыхают. Медпункт закрыт.

Одна из женщин жалуется на проблемы с сердцем. В СИЗО она почти два года. За это время всего один раз пытались сделать ЭКГ, но аппарат сломался. Теперь, как удалось выяснить у дежурившего в праздники фельдшера, аппарат вроде работает, но нет бумаги. А бумага-то специальная - рулонная, ее заказывать надо, а потом ждать. А сколько ждать? Так кто это знает. Долго, наверное. Думаю, быстрее на свободу выпустят нуждающуюся в ЭКГ женщину, чем в изоляторе заработает ЭКГ.

Женщины жалуются на межпозвоночные грыжи, в ответ получают: «Это почти у всех. Ничего страшного». После операции на позвоночнике одна из женщин спит на раскладушке. Боли? «Да ничего страшного», - вот ответ. Женщина в очках с толстыми стеклами просит о консультации окулиста. Но с офтальмологом здесь проблема, впрочем, как и со стоматологом и хирургом.

На всех этажах «Бастилии» тишина, радио нигде не работает. Хотя по тому же ПВР все камеры должны быть «оборудованы радиодинамиком для вещания общегосударственной программы». А поскольку не во всех камерах есть телевизор, то узнать о происходящем за стенами СИЗО женщинам весьма затруднительно.

Карантин. Маленькая камера, посередине раскладушка, здесь и боком не пройти. Гулять то выводят, то нет. Зависит от смены: «человеческий фактор». Некоторые из женщин жалуются, что душ - раз в десять дней. Нет ручек и бумаги, чтобы писать заявления и жалобы. Сотрудники сказали, что в праздники ничего не выдается, все после 9 января. Еще из жалоб: 31 декабря вновь прибывших держали закрытыми в душе по два с половиной часа. Вода холодная, из-под крана. Кипяток не дают. Спрашивают: вы не знаете, почему чай такой вонючий - это вода здесь такая, или его специально делают таким? Передачи в праздники тоже не принимают, кипятильника нет. У одной из женщин заболело утром сердце, попросила валидол. Принесли вечером. Женщины говорят, что стучать и звать дежурную они могут долго: или не услышит, или в ответ с той стороны тоже будет стук.

В камере сборного пункта (это полуподвальное помещение, где обычно держат женщин перед отправкой в суд) постоянно находятся две женщины, объявившие голодовку. Причина голодовки - волокита и незаконные, по мнению женщин, приговоры суда. На адвокатов денег не было, поэтому защитники в суде были государственные.

Анастасия Мельникова, голодает с 15 декабря. Находилась в больнице СИЗО «Матросская тишина», где было назначено лечение у невропатолога. Но 24 декабря ее вывезли в СИЗО-6. На этом лечение закончилось. Сотрудники ежедневно проводят беседы, рассказывают Мельниковой, что голодание - это признаки суицидальных наклонностей и анорексии. Очень опасается, что отправят в психиатрическую больницу или начнут кормить принудительно. За время голодовки похудела на 9 кг. Видно, что очень слабая.

Анастасия по профессии визажист. Чтобы чем-то себя занять, делает праздничные открытки. Вместо красок - тени для век. Удивительно тонкие и красивые работы.

Рисунок Анастасии Мельниковой.

Ее соседка Ирина Лузина по профессии реставратор. Голодает с 25 декабря. Похудела на 5 кг. На прогулку не выходит из-за слабости. Женщинам три раза в день приносят в камеру еду. Она стоит у них два часа, потом ее забирают обратно.

В углу на тумбочке - большой металлический бак с надписью «Питьевая вода». Бак пустой и вообще не работающий - сломан кран. После долгого выяснения с сотрудниками и находящимися в СИЗО женщинами оказывается, что имеется в виду под «питьевой водой» - обычная вода из-под крана. Зачем тогда нужен этот бак? Необходим по инструкции. Еще оказывается, что это единственная камера, где нет розеток, а значит, женщины не могут вскипятить себе воду. Нужно ждать «сеанса доброты» от сотрудников. Из емкостей в камере только металлическая кружка. А жидкости голодающим нужно пить уж точно не меньше двух литров день. Вот и пьют водопроводную. Причем рядом абсолютно такая же камера, но с розетками. Почему туда нельзя перевести голодающих женщин?! Не говоря уж о том, что п. 42 ПВР обязывает оборудовать все камеры «штепсельными розетками для подключения бытовых приборов».

Матрасы здесь такие же, как и везде, - тонкие и свалявшиеся. Спать на них невозможно. Женщины кладут под спину страницы из своего уголовного дела, так и спят. Говорят: «Синяков нет, но кости болят». В праздники женщинам даже не выдавали туалетную бумагу (рулон туалетной бумаги в СИЗО - 25 м, это четверть стандартного рулона). «Закончилась, говорите? Ну так после праздников и получите!» - пояснили сотрудники.
P.S. Начальник СИЗО-6 - Кириллова Татьяна Владимировна

Средства массовой информации в последнее время немало внимания уделяют проблеме женщины в тюрьме. Этой теме посвящаются телевизионные и газетные репортажи, аналитические статьи, интервью с чиновниками уголовно-исполнительной службы…

Однако журналистские исследования страдают явной однобокостью, они показывают только «фасадную» сторону проблемы. Наивно думать, что заключенная, которой журналист протягивает микрофон в присутствии граждан начальников, будет искренна и непосредственна в оценках тюремной действительности. Вряд ли можно рассчитывать на откровенность сотрудника следственного изолятора, которому еще служить и служить…

В этом смысле ценной является информация, полученная от профессионалов, которые недавно расстались с тюремной системой, хорошо ориентируются в ее сложной организации и при этом способны думать свободно и говорить без оглядки на начальство. Как сказал известный персонаж фильма «Место встречи изменить нельзя»: «Тебе бы, начальник, … книжки писать».

ЖЕНЩИНА В ТЮРЬМЕ

Женщина и тюрьма - понятия несовместимые. Женщина, существо от природы эмоциональное, чуткое и ранимое, которому многовековой цивилизацией человечества предписана роль жены, матери, продолжательницы рода, хранительницы домашнего очага и тюрьма - угрюмый, беспощадный, подлый и жестокий механизм государства находятся так далеко друг от друга, что даже в воображении их нелегко объединить.

Тюрьма - заведение скорее мужское, хотя в печальной реальности женщина и тюрьма, к сожалению, все же встречаются.

Женщины намного законопослушней мужчин. Гораздо реже они совершают преступления и правонарушения. Если в государстве женского населения по статистике больше, чем мужского, то в тюрьму женщины попадают в 10-12 раз реже мужчин. Отчасти это объясняется тем, что правоохранители охотней применяют к ним меры пресечения и наказания, не связанные с лишением свободы. Но это только отчасти.

В большей степени причина такого соотношения - слабо выраженные преступные наклонности женщин и низкий уровень криминогенности обстановки, которую они создают вокруг себя и в которой существуют. Соотношение женской и мужской преступности один к десяти постоянно и достаточно устойчиво в последние годы. Кстати, забегая вперед, можно сказать, что и внутри тюрьмы женщины допускают дисциплинарные нарушения примерно в десять раз реже мужчин.

Женская преступность по своей структуре заметно отличается от мужской. В процентном отношении женщины гораздо реже совершают корыстные преступления, в особенности, отличающиеся дерзостью - грабежи, разбои, а также хулиганство. А вот грубо насильственные действия бытового характера - убийства и тяжкие повреждения тела в общей массе женской преступности осуществляются чаще.

Это явление, казалось бы, противоречащее женской природе, имеет объяснение. Женщины отнюдь не предрасположены к садизму и крайней жестокости. Просто они очень эмоциональны, и, зачастую, их разум оказывается неспособным управлять сильными и яркими отрицательными чувствами - гневом, ревностью, смертельной обидой. В результате жертвами женского насилия становятся, как правило, их близкие люди - неверные мужья и любовники, любовницы мужей, садисты-отцы, домашние тираны-сожители…

В совершении преступлений женщины более последовательны и откровенны, если так можно выразиться. В последующей оценке своих противозаконных поступков они оказываются значительно тверже и принципиальней преступников-мужчин, которые гораздо быстрее «плывут» и начинают, распуская слюни, публично каяться в грехах. Женщина, зачастую невыносимо страдая от наказания, до конца продолжает считать, что, убив обидчика, она поступила правильно.

При аресте женщины не сопротивляются, не отстреливаются и не убегают по крышам. Их не задерживают вооруженные до зубов бойцы спецподразделений. За ними просто приходят и уводят с собой.

…Отношение к задержанным женщинам в милиции грубое и циничное. Их легко могут оскорбить, унизить, потаскать за волосы, «нашлепать» по щекам. Но все же, это отношение ни в какое сравнение не идет с избиениями и пытками, которым могут быть подвергнуты мужчины. Женщин практически никогда не пытают, то есть не применяют к ним методичные, холодно-расчетливые экзекуции.

Бывает, женщину заставляют разуться и лечь на пол, после чего наносят удары резиновой палкой по пяткам - это больно и не оставляет следов. Иногда применяют «остороумно»-изощренное воздействие - раздев до пояса, ее хлестко бьют стальной линейкой по соскам - это унизительно, больно и страшно. При этом расчет делается скорее не на физическую боль, а на сопровождающее ее моральное насилие: грубые окрики, циничные оскорбления, идиотские угрозы, вроде: «Мы тебе сейчас в … ножку от табуретки засунем».

Причиняя женщине физическую боль, оскорбляя и запугивая ее, правоохранители (или правонарушители, как правильней?) рассчитывают на резко эмоциональную реакцию, слезы, истерику и, в результате, потерю способности уверенно сопротивляться и умно изворачиваться. В основном этот расчет оправдывается, лгать умело, спокойно и предусмотрительно у женщин получается плохо.

Иногда подобная «атака» не имеет успеха, и тогда милиционеры сразу же прекращают насилие. По опыту они знают, что если у «бабы есть внутренний стерженек», дальнейшие издевательства абсолютно бессмысленны. Не согнется.

Существуют два фактора, защищающие женщин от пыток и истязаний. Это особенности традиционного менталитета (даже «последний отморозок» в подсознании несколько сдерживается от причинения боли женщине, наверное, все же мы не совсем азиаты) и опасение возможного наказания. К арестованным женщинам и несовершеннолетним гораздо больше внимания уделяется со стороны государственных и общественных правозащитных организаций. Страдания мужчин, в основном, мало кого интересуют.

Надо признать, что в последние годы пытки и иное насилие в отношении задержанных (как женщин, так и мужчин) имеют явную тенденцию к сокращению. «Задерганные» постоянными проверками прокуратуры сотрудники милиции стараются избегать насилия, игнорируя лицемерный гнев начальства по поводу отсутствия пресловутого процента раскрываемости.

Приставания сексуального характера случаются довольно редко и только на первом этапе, до помещения задержанной в изолятор временного содержания (ИВС). Впрочем, иногда женщина сама провоцирует подобные домогательства, предлагая как-нибудь «порешать вопросы» и намекая тем самым на возможность интимных услуг.

Насилия сексуального характера практически никогда не происходит. Время от времени эта тема поднимается кем-то из бывших арестованных и осужденных. Вариантов таких «исповедей» два. Первый - в основе обвинений лежит абсолютно трезвый расчет (как правило, не самой «потерпевшей», а ее адвоката и «группы поддержки») - рассказывая леденящие душу подробности садистских изнасилований и извращений, тиражируя эти подробности в средствах массовой информации, привлечь внимание и сострадание неискушенной общественности и морально воздействовать на предстоящий суд.

Второй вариант - это ложь самой «несчастной», вызванная явными истерическими реакциями: один раз солгав таким образом, она начинает истово верить в собственную ложь и дальше врет совершенно искренне, опутывая фантазии все новыми и новыми подробностями и не задумываясь об их очевидной несуразности. Впрочем, оба варианта обычно объединяются.

В ИВС женщины размещаются отдельно от мужчин, а так как женщин «принимают» редко, то сидят они в основном в одиночестве. Такие условия воспринимаются очень болезненно, отсутствие общения оказывает крайне угнетающее действие на женскую психику. Но избежать этого практически не получается. Задержанных мужчин к женщинам не подсадят никогда.

…После вынесения постановления об аресте задержанная переводится в следственный изолятор. Как правило, женщины оказываются совершенно неподготовленными к тюремной действительности. Хотя в последние годы о тюрьме немало пишут, немало показывают ее в телепередачах и кинофильмах, большинство женщин совершенно не обращает внимания на детали. Им это не интересно, так как себя с тюрьмой они абсолютно не связывают.

Попав в СИЗО (на жаргоне говорят «заехав на тюрьму»), женщины зачастую вообще теряют ощущение реальности. Когда-то одна девочка-подросток, арестованная как наркокурьер, рассказывая о своем прибытии в СИЗО, недоумевала: «Меня почему-то посадили в туалет». Ей и в голову не могло прийти, что тюремная камера и туалет - одно общее помещение.

Распределением по камерам занимается оперативный работник, чаще это женщина. Ориентируясь на свое впечатление от беседы с вновь прибывшей зэчкой (зэчка - привычное название заключенной, оно хоть и некрасиво, но и не обидно) и куцую информацию, содержащуюся в личном деле (а это сжатый текст постановлений о задержании и аресте), она выбирает ей подходящую камеру. При этом старается, чтобы в новом обществе заключенной было максимально комфортно.

Делается это не из сострадания и, уж точно, не за взятку, а для собственного спокойствия. Чем меньше напряжений и конфликтов в камерах, тем легче администрации работать. Поэтому, в основном, бухгалтерши и чиновницы сидят в одной камере, молодые наркоманки - в другой, а «колхозницы» - в третьей.

Иногда этот принцип не соблюдается, в особенности, когда в СИЗО «приходят» две или три женщины - фигуранты одного уголовного дела. Подельниц содержат в разных камерах, поэтому с приятной компанией получается не всегда.

Любой человек, впервые попавший в тюрьму, переживает сильнейший стресс. Если в ИВС во время задержания, а оно длится несколько дней, еще теплится надежда, что скоро этот кошмар закончится, то, оказавшись в тюрьме, каждый понимает, что это надолго, как минимум на пару месяцев, как максимум на много лет.

Когда женщину задерживают, а позже арестовывают, вокруг нее происходит много разных и интенсивных процессов. Родственники и друзья проявляют максимальную активность в поисках решения возникших проблем. Зачастую, картина событий меняется каждый час: появляется свежая информация, в «движение» вовлекаются новые люди, в уголовном деле происходят какие-то процессуальные изменения - статья уголовного кодекса, по которой ее задержали, переквалифицируется на более мягкую и так далее.

Эти события реально влияют на судьбу задержанной: она получает передачу и записку от мужа, «добрый» мент в ИВС дает возможность позвонить домой, на свидание приходит адвокат…

Однако когда арестованная переводится из ИВС в СИЗО, основной результат активности близких людей ей становится неизвестен. Изоляция не позволяет. Это порождает информационный голод. Женщине кажется, что все ее бросили, родные забыли, вчерашние друзья оказались врагами. От этого страдания многократно усиливаются, но, что удивительно, - слабые женщины в отличие от сильных мужчин в этот переломный период гораздо реже совершают необдуманные поступки, почти не впадают в депрессию и никогда не совершают самоубийство.

Наверное, научно никто этот факт не исследовал, но представляется, что ему есть объяснение. Психологическое или педагогическое влияние администрации тюрьмы на вновь прибывшую вряд ли стоит воспринимать всерьез. Несколько слов, которыми зэчка перебросится с надзирателями, беседа с равнодушной и усталой оперуполномоченной - это не те факторы, которые могут снять напряжение. Скорее даже наоборот, они напряжение только усиливают.

Реальное психотерапевтическое воздействие на новенькую оказывает только общение с сокамерницами. Женская природа берет свое - поделившись с кем-то бедой, женщина всегда успокаивается.

…Взаимоотношения между зэчками в каждой камере складываются по разному, в зависимости от специфики подобравшейся «публики», но в целом нейтрально и бесконфликтно. В отличие от мужских камер, где постоянно происходит борьба за лидерство (эта борьба всегда подлая, а иногда и беспощадная), у женщин обстановка гораздо спокойней. Обычно в «коллективе» имеется одна «смотрящая», которая «держит» камеру; дальнейшей иерархии нет, все остальные друг от друга ничем не отличаются.

Впрочем, выражение «держать камеру» не совсем точно, по сути, оно гораздо менее грозно, чем по звучанию. Просто «смотрящая» следит за порядком, контролирует очередность и качество уборки, аккуратность в быту и соблюдение мирных взаимоотношений. В случае каких-либо нарушений предписанного или устоявшегося порядка «смотрящая» старается уладить ссору, чтобы о ней не стало известно администрации, или же сама предпринимает санкции к нарушительнице (в основном это словесная перебранка).

Освоившись в камере, женщины объединяются в небольшие группы, так называемые семьи (чаще это три-четыре человека), внутри которых общаются друг с другом, делятся переживаниями, новостями и продуктами питания. Дружбой такую связь можно считать с большой натяжкой, обычно она неустойчива и легко разрывается при изменении обстановки. Во всяком случае, дружба у женщин, впервые оказавшихся в тюрьме, почти никогда не сохраняется на свободе и никогда не бывает на всю жизнь.

Люди, неопытные в отношении тюремной действительности (к счастью, опытных в этом вопросе не так много), иногда в разговорах затрагивают тему лесбийской любви в среде заключенных. Обычно такие обсуждения сопровождаются перечислением красочных подробностей, официальной же информации по этой теме нет.

На самом деле все обстоит гораздо более скучно и неинтересно. В следственном изоляторе лесбийские отношения возникают и поддерживаются теми, кто уже ранее отбывал наказание в местах заключения, так называемых «второходок», да и то далеко не у многих. Но это отдельная тема. Между женщинами, впервые попавшими в тюрьму, такие отношения не возникают практически никогда, как бы это не разочаровывало любителей «клубнички». Есть нормальные женские отношения, основанные на необходимости общения, взаимной симпатии, доверии и доброте.

Позже, когда зэчки, став осужденными, попадают в колонию, где находятся длительное время, простор для любви расширяется. Однако к следственному изолятору это отношения не имеет.

У каждого человека в той или иной степени имеется потребность побыть одному, постоянное присутствие посторонних людей начинает раздражать. В тюремной камере эта потребность не может быть удовлетворена никогда. Это неминуемо вызывает нарастающую тревогу и раздражение. Когда напряжение достигает определенного уровня (а у женщин этот уровень невысок), возникают конфликты. Практически все они носят мелко-бытовой характер: кто-то сел на соседнюю кровать, кто-то взял без спроса чужую вещь, кто-то уронил чью-то миску…

Заканчиваются конфликты разговором на повышенных тонах, перебранкой, до драки дело доходит редко, но и при этом серьезные телесные повреждения не причиняются. Убийства в камере у женщин практически не совершаются, за последние полтора десятка лет вспоминается только одно, да и оно произошло у рецидивисток, лечившихся от психических заболеваний. Конфликты в основном продолжения не имеют и затухают так же быстро, как и появляются.

Если о возникшем конфликте станет известно администрации, то обязательно последует разбирательство. Виновная (а устанавливается это очень просто, все варианты конфликтов известны, нового в них ничего нет) может быть и наказана. Может быть, наказания и не последует, во всяком случае, предвзятости со стороны властей к зэчкам нет, поэтому расследование всегда ставит точку в конфликте.

Известно, что страсть к приобретению новой одежды у женщин неистребима. Тюрьма дает убедительное подтверждение этой истине. Здесь нет бутиков, шопов и базаров. Казалось бы, новым вещам взяться неоткуда. Не тут-то было. Женщины постоянно обмениваются между собой вещами. Бывает, дорогую кофточку легко отдают взамен на дешевую, только бы обновить свой гардероб. Импортную косметику меняют на отечественную, лишь бы придать унылой жизни ощущение новизны. Через сотрудников и баланду (чаще так называют не тюремную похлебку, а осужденных из хозобслуги) обмен происходит и между камерами.

Когда одну из сокамерниц должны вывозить на судебное заседание, приготовление к этому событию напоминает подготовку к великому празднику. Все население камеры принимает самое живое участие в украшении подсудимой. Ей делают прическу, никто не жалеет для нее вещей и косметики. Ей же завтра на люди! Чувство сопереживания у женщин намного сильнее чувства собственности (с мужчинами стоит ли сравнивать?).

Поэтому, если на экране телевизора в криминальной хронике мелькнет на скамье подсудимых женщина с ярким макияжем, модной прической и в «крутом прикиде», то не стоит думать, что ей в тюрьме хорошо живется. Просто, все лучшее, что было в камере, надето сейчас на ней.

Вряд ли можно уверенно говорить, что беда сплачивает. Наверное, сплачивает только общая беда, в тюрьме же у каждого беда своя. Но женское сочувствие проявляется постоянно, причем не только при обмене «тряпками». Перед судебным заседанием завтрашнюю подсудимую экзаменуют, диктуют ей заготовки ответов на возможные вопросы судьи и прокурора, подсказывают, основываясь на собственном опыте, как лучше себя повести в конкретной ситуации, подбадривают и поднимают настроение.

Случается, чувство сопереживания и женская солидарность проявляются так же ярко, но в совершенно иной форме. В тюрьму, к большой грусти, не так уж редко попадают женщины, убившие своего ребенка. То, что такую в любой камере игнорируют и бойкотируют, относятся как к изгою и отщепенке - это полбеды, это объяснимо и ожидаемо.

Но неминуемо происходит еще одно явление. По неписаной многолетней (а может быть многовековой) традиции, несколько женщин, улучив момент, зажимают детоубийцу в углу, который не просматривается из коридора, закрывают рот и с помощью бритвенного станка стригут наголо. Так как жертва обычно сопротивляется, то голова ее покрывается порезами.

Бывает, надзиратели успевают среагировать на подозрительную возню в камере и «отбить» несчастную, но все равно к этому времени несколько «дорожек» уже выбриты. После этого у администрации возникает «головная боль» - куда посадить детоубийцу. В любой камере ее ждет одинаковый прием, разве только второй раз уже стричь не станут - нечего…

Сложно дать однозначную оценку этим жестоким действиям. Сотрудники тюрьмы в соответствии с законом наказывают участниц расправы, хотя вполне понимают мотивы их поведения…

…Проходит год–два, в тюрьму попадает очередная детоубийца, и неотвратимо этот мрачный ритуал повторяется.

…Тюремный быт почти по-спартански суров, что доставляет женщинам много неудобств. Горячей воды нет, ее не просто иногда нет, ее нет вообще. Даже кран с горячей водой отсутствует. Так как женщины обходиться без теплой воды не могут, то постоянно нагревают ее кипятильниками. Розеток в камере одна - две, к ним образуется очередь, и как в любой очереди, состоящей из женщин, в ней зачастую вспыхивают мелкие скандалы.

В душ выводят один раз в семь - десять дней, чаще не получается. Тюремный персонал легко приучает зэчек к этому невеселому факту, весело объясняя им, что «моется только тот, кому лень чесаться».

Бытовые условия и «дизайн» женских камер СИЗО значительно отличаются от «убранства» мужских. Администрация прилагает все усилия, чтобы в условиях клетки создать максимальный комфорт. У женщин нет ужасающей тесноты, печально известные тюремные нары давным-давно ушли в прошлое. Каждая арестованная имеет спальное место на двухъярусной, а иногда и обычной кровати.

Занавески на окнах немного скрывают тяжелые тюремные решетки, ремонт стен и потолка вполне удовлетворительный, причем это не только санитарная побелка, зачастую на стенах нарядные обои, на полу линолеум, потолок подвесной. Туалет всегда чистый, отгорожен от камеры и облицован плиткой. Всем известное отвратительное выражение «тюремная параша» абсолютно ни к месту.

Обстановка женских камер разительно изменилась за последние десять лет. Причина этого - внимание международных общественных и правозащитных организаций и, соответственно, внимание тюремного руководства.

Кроме этого, сами женщины всегда стараются облагородить свое жилище. Их не надо заставлять делать уборку, заправлять постель, протирать окно. Более того, в любых, самых убогих условиях, даже в карцере, женщина найдет способ хоть как-то «оживить» обстановку.

Конечно же, не все женские камеры одинаковы. Если они расположены на нескольких этажах, то можно не сомневаться, что камеры третьего этажа будут заметно бедней камер первого. «Проверяющие» подниматься по лестницам не любят, поэтому внизу всегда расположены «потемкинские деревни». Впрочем, арестованные от этого только выигрывают. Если уж к приезду начальства сделали ремонт, то после его отъезда стены обдирать уже не станут.

Питание заключенных в тюрьме одинаково для всех независимо от пола. Если точнее - одинаково скудное. Нормы питания приблизительно соблюдаются только тогда, когда в СИЗО приезжает очередная комиссия. В баланде появляются ниточки мяса и пленка жира, хлеб выпекается из хорошей муки и становится похожим на настоящий. Баландершу - раздатчицу пищи - одевают в белый халат. Поэтому зэчки комиссии любят, но, к сожалению, они в тюрьму приезжают не каждый день.

Явное несоответствие реального рациона тому, который предусмотрен нормами, тюремные чиновники объясняют отсутствием финансирования. Может быть. А может и не быть. Вопрос спорный, так как о недостатке бюджетных средств говорят именно те, кто эти средства распределяет. Какой-либо системы независимого контроля, прозрачности и гласности не существует. Поэтому можно смело сомневаться в правдивости подобных заявлений. На бесполезные для дела поездки за рубеж и приобретение служебных иномарок деньги находятся, а от позора за неспособность накормить зэков еще ни один пенитенциарный генерал не застрелился.

Но зэчкам от этих сомнений не легче. Протянуть на тюремной пайке, не испортив желудок, очень проблематично. Выручают передачи, которые сейчас принимаются практически без ограничения веса. Плохо только, что далеко не у каждой заключенной есть родственники и друзья, способные систематически их приносить. Поэтому женщины хоть и не мрут с голоду, но вынужденно следят за фигурой.

…Отношение администрации тюрьмы к заключенным женщинам в целом если не доброжелательное, то уж точно не враждебное. Они окружены гораздо более плотным вниманием, чем мужчины. Если в целом в тюрьме на одного сотрудника, который непосредственно влияет на заключенных - воспитывает, поощряет, наказывает - приходится до 100 зэков, то в женском корпусе на одну сотрудницу 50. Кроме того женщины всегда «сидят» в одном месте, а не «ездят» по тюрьме, как мужчины. Поэтому женщин лучше знают, их хотя бы различают между собой. С ними часто общаются, их постоянно видят и слышат, об их прошлом и настоящем известно достаточно много. Это делает отношения между тюремщиками и заключенными более человечными. Иной раз, когда арестованная находится в тюрьме длительное время - полтора, два, три года - администрация настолько привыкает к ней, она так прочно занимает свою нишу в общественных отношениях женского корпуса, что об ее «отъезде» в колонию откровенно сожалеют.

Бывает, на зэчек покрикивают, бывает, что при этом используется ненормативная лексика, но, все же, это только «бывает». Обычно с ними разговаривают спокойно, обращаются: «девочки», а если персонально, то по имени, реже - по фамилии.

Если у конкретной заключенной возникает какая-то проблема, то ее выслушают в тот же день, в крайнем случае - на следующий. Добиваться встречи с начальством днями и неделями, как это обстоит у мужчин, женщинам не приходится.

Такое повышенное внимание, конечно же, нужно расценивать, как положительный фактор, однако есть в этом для зэчек и свой минус. Если мужчинам большинство мелких нарушений режима сходит с рук, ими просто некому и некогда заниматься, то проступки женщин практически никогда не остаются без реагирования. Стоит зэчке «повиснуть на решке» - это значит забраться на подоконник и выглядывать в окно через решетку (куда ж деться от извечного женского любопытства), и это заметит бдительная надзирательница - последует наказание: выговор, лишение передачи, а в случае системы нарушений - и карцер. Поэтому, женский карцер редко пустует, хотя «тяжесть» женских правонарушений намного меньше мужских.

Бьют ли женщин в тюрьме? - вопрос, наиболее привлекающий внимание общественности. Да. Бьют. Бывает это, правда, довольно редко, и вряд ли это можно считать правилом, скорее исключением.

В тюрьму в основном попадают далеко не ангелы. Иная зэчка - агрессивная, педагогически запущенная психопатичная наркоманка и клептоманка - просто не понимает другого воздействия, кроме палки. Своими истеричными выходками она «доводит» сотрудников до того, что те ей сгоряча и «отвешивают» несколько ударов резиновой палкой пониже спины. Когда подобное происходит на фоне таких «высоких» эмоций, зэчка всегда успокаивается и никогда не держит обиду на «воспитателей», очевидно понимая, что все прошло в рамках справедливости. По крайней мере, в рамках тюремной справедливости. Это хоть и незаконно, но вполне соответствует «золотому» правилу педагогики: наказывать не человека, а проступок. Такие наказания никогда не порождают жалоб и нисколько не портят отношений тюремщиков с зэчками.

Но бывает и другой вариант телесных наказаний, гораздо менее безобидный. Это когда идеологическая норма «зэчек бить можно и нужно» исходит от руководителей тюрьмы. Во главе СИЗО далеко не всегда оказывается грамотный, думающий и морально чистоплотный человек. Иногда этот чудо-начальник в трех словах резолюции делает четыре грамматические ошибки, а связать фразу может только с помощью грязного сквернословия. Нравственное здоровье - на уровне «образованности» и «культуры».

Тюремный персонал копирует такое поведение, во всяком случае, не может противодействовать ему - зависимость от руководства слишком велика. Поэтому зачастую, когда зэчку наказывают за какой-то проступок, водворяя в карцер, к законному наказанию прибавляется незаконное: в порыве холуйского энтузиазма ее ставят «на растяжку», уперев руками в стену, раздвинув ноги, и избивают палкой по ягодицам.

Ладно бы, если это являлось реакцией на какой-то гадкий поступок со стороны арестованной. Случалось, что женщина терпела такие издевательства только за то, что на выборах президента она как будто проголосовала не за «того» кандидата.

Картина такой экзекуции унизительна и мерзка. Прежде всего унизительна для тех, кто эту экзекуцию проводит или одобряет. Но, к сожалению, большинство тюремщиков этого унижения не ощущает. Коль начальству нравится - значит, все правильно.

Самое печальное, что обида на вопиющую несправедливость не забывается никогда. После такой «педагогики» никакой последующий воспитательный процесс не будет иметь положительного результата. Можно не сомневаться, что человек, попавший в тюрьму плохим, выйдет из нее еще хуже.

…Отношения зэчек с арестантами противоположного пола заслуживают того, чтобы их описывать не в прозе, а в стихах. Невозможность физического контакта наполняет их нежной лирикой и неистребимым романтизмом.

В тюрьмах, да и на свободе «гуляют» побасенки о том, как где-то, когда-то зэки пробили дырку в стене (как вариант - сделали подкоп), и через нее «ходили в гости» к зэчкам. Можно допустить, что в многовековой истории тюрем такие случаи бывали. Но бывали так давно и так редко, что, наверное, их не стоит считать правдой. Это всего лишь легенды. Тюремщики в массе своей порядочные ротозеи, но не настолько бездарны и ленивы, чтобы позволить зэкам безнаказанно ломать стены и гулять по тюрьме.

Бытует еще один вариант таких слухов. Это когда надзиратели за определенную мзду сводили в одном помещении парочку заключенных. Такое действие более правдоподобно, но и оно не может осуществляться постоянно. В тюрьме никакие секреты не держатся. Обо всем становится известно если не на следующий день, то через неделю-другую непременно. Поэтому факт тайного свидания обязательно и быстро будет выявлен, а его организаторы и участники наказаны.

Опытные заключенные рассказывают, что такие свидания (правильнее было бы называть их случкой) иногда предоставлялись солдатами внутренних войск при этапировании в спецвагоне, или как его называют зэки «столыпине». Эта версия имеет право на жизнь, в вагоне во время движения какой-либо внешний контроль невозможен, значит, нельзя исключить факт «любви» в туалете (это единственное помещение, куда можно вывести «влюбленных»).

Но, все равно, перечисленные варианты настолько нетипичны для неволи, что вряд ли заслуживают обсуждения. Характерное для тюрьмы проявление любви иное. Это нелегальная переписка, перекрикивание и разговор «на пальцах». Перестукиваться через стену, вопреки общепринятому мнению, зэки не умеют.

По тюрьме постоянно разными путями движется огромное количество «ксив» и «маляв» - писем и записок. Немалая доля их - лирическая переписка. Бывает, она поддерживается между мужчиной и женщиной, знакомыми по свободе: мужем и женой, подельниками, любовниками, но обычно Ромео и Джульетта друг друга не знают и видят только издалека через решетку окна и сетку прогулочного двора. Видят редко, смутно и нечетко, однако это не является препятствием для любви с первого взгляда. Через баландеров выясняется, какая камера сейчас гуляет в конкретном дворе, и чуть позже по «зэковской почте» туда направляется любовное послание.

То, что такие письма пишутся всей камерой - неправда. Зэки - живые люди и не склонны выворачивать наизнанку душу перед случайными соседями. Могут быть один-два подсказчика, да и то они приглашаются для усиления литературных качеств текста. А вот полуграмотные, витиеватые шаблоны используются часто, их просто переписывают, вставляя вместо Маши Клаву и подписываясь своей кличкой, реже именем. Бывает, в одну камеру двум дамам сердца попадают совершенно одинаковые признания в любви, написанные разными воздыхателями.

Ответ обычно не заставляет ждать, и эпистолярный роман развивается по всем законам жанра, растягиваясь иногда на многие месяцы и возбуждая нешуточные страсти - признания, разочарования, упреки, ревность. В общем, все как по настоящему.

Когда сотрудники тюрьмы изымают и читают любовные письма, это их почему-то не умиляет, и влюбленных наказывают. Но для настоящей любви, а зэчки, находясь в условиях жесткой изоляции и опасности, всегда верят, что их любовь настоящая, это не преграда. Наоборот, наказания возвышают любовь по переписке, придавая ей привкус страдания и жертвенности.

Время от времени визуальный контакт между влюбленными повторяется. В ожидании и предвкушении его женщины не просто выходят на прогулку, они выходят на свидание. Они наряжаются и ярко красятся, к прогулочным дворам движутся походкой моделей по подиуму, неспешно, нехотя, понимая, что сейчас находятся в центре мужского внимания, и растягивая время триумфа. Глаза «стреляют» по окнам мужских корпусов в надежде увидеть восторженный взгляд и услышать приветствие.

Так как в самом дворе трудно себя показать, слишком много поверх него напутано решеток и сеток, то именно движение от корпуса к дворам и обратно является самым важным элементом женской прогулки. Ради этой пары минут и устраивается спектакль.

Оказавшись в тюрьме, арестанты умело приспосабливаются к ее условиям и учатся максимально полноценно жить в них. Одна из иллюстраций к сказанному - быстрое овладение навыками общения при помощи жестов. Никто не знает, насколько этот язык соответствует настоящей азбуке глухонемых, но для тюрьмы его вполне хватает.

Зэчки, если им не препятствуют надзиратели, могут часами «висеть на решке» и упоенно «разговаривать» с поклонником. Преимуществом такого диалога является его непосредственность, а также то, что сотрудники в основном не понимают эту азбуку. Им ей учиться лень, они в ней потребности не испытывают. А те редкие тюремщики, которые могут читать «по пальцам», все равно делают это медленно и за разговором не успевают. Поэтому «на пальцах» передаются наиболее тонкие и интимные детали любовных отношений.

…Если женщина в тюрьме - явление уродливое, то еще более уродливым является нахождение в СИЗО несовершеннолетних девочек. Судьи очень неохотно принимают решения о содержании малолеток под стражей, но, бывает, иное решение принять просто невозможно, и маленькая преступница попадает «на нары».

Девочек-малолеток мало, и держать для них несколько камер невозможно, а содержать всех в одной нельзя - они могут «проходить» по одному уголовному делу, например. Малолетки всегда «сидят» со взрослыми, которых в тюрьме называют «мамочки». «Мамочек» подбирает администрация из женщин, привлекающихся за совершение не тяжких преступлений и положительно характеризующихся. Воровок, наркоманок и «правильных блатных» среди них не бывает, в основном это женщины с хорошей в прошлом репутацией, совершившие должностные или хозяйственные преступления.

Насколько они справляются с такой специфической ролью воспитателей - большой вопрос. Случается, «борзые» малолетки так активно «пьют кровь» у мамочек, что те вынуждены проситься о переводе в другую камеру.

Тюремная администрация уделяет несовершеннолетним максимум внимания. С ними рядом воспитатель и психолог, их изучают, их поведение корректируют, с ними постоянно кто-то работает. Одна из камер переоборудована под учебный класс, куда приходят профессиональные учителя. Такое обучение, конечно, нельзя сравнить со школьным, но все же оно в какой-то мере компенсирует отставание в образовании и отвлекает от вынужденного безделья.

Питание малолеток предусмотрено более калорийным и разнообразным, чем взрослая пайка, но это далеко не всегда соблюдается - нет средств. Да и завезенные в тюрьму дефицитные продукты, такие как масло или творог, могут не попасть к подросткам. По цепочке склад-пищеблок-камера «летает» много «голодных чаек», которые охотно поедают детские пайки.

В тюрьму попадают в основном девочки-подростки из неблагополучных семей, педагогически запущенные и зачастую психически неуравновешенные. Нередко они ссорятся между собой по своим еще детским поводам. «Мамочки» их мирят, и поэтому до потасовки дело не доходит. Хотя бывает, что иную слишком неуживчивую девочку администрация переводит в «нормальную» взрослую камеру «на воспитание». Закон это запрещает, но практика показывает - польза стопроцентная. Там ее никогда не обижают, и оказавшись рядом с умными, опытными и жесткими зэчками, малолетка всегда занимает подчиненное положение и успокаивает свои подростковые амбиции.

Копируя старших подруг по несчастью, несовершеннолетние активно включаются в тюремные романы: «гоняют ксивы» своим сверстникам и взрослым зэкам и часами «висят» на окне, перекрикиваясь, и с помощью пальцев оживленно общаясь с мужским населением тюрьмы. Беды от таких романов никакой, неокрепшие души при этом не травмируются. А вот польза налицо - волей-неволей приходится развивать навыки письма, сочинять текст и цитировать стихи.

…Самая печальная картина в СИЗО - это дети, родившиеся за решеткой или попавшие туда вслед за арестованной матерью. Эти маленькие люди содержатся в тюрьме, не успев совершить в своей жизни не только плохих, а вообще никаких поступков. Для точности необходимо сказать, что рожают зэчки не в тюрьме, а в обычном роддоме, просто рядом всегда присутствует конвой.

Если доброе отношение администрации к заключенным женщинам имеет оттенок показухи, так как вызвано не сердечностью, а необходимостью выполнять современные международные нормы их содержания, то отношение к матерям и детям по настоящему доброе.

Они окружены вниманием и заботой, им предоставляется самая чистая, светлая и теплая камера. Если зимой тепла не хватает - в камеру ставят электрообогреватель. Бытовые условия - на порядок выше, чем в обычных камерах. Детки и мамы находятся под постоянным медицинским контролем, им передают от родственников или покупают необходимые продукты, детские вещи и игрушки. Мамам предоставляют дополнительную прогулку, на которую они вывозят детей в колясках. Все почти как на свободе.

Но тюрьма остается тюрьмой. В камере, где содержатся дети, так же, как и везде, делают обыски, мам время от времени уводят на допросы и свидания с адвокатом, передачи тщательно проверяются. Когда маму вывозят в суд, она старается взять ребенка с собой, чтобы «выдавить слезу» у судьи, хотя в камере содержится заключенная, выполняющая функции няни. Если в тюрьму приходит православный батюшка, он крестит новорожденных, но крестными родителями всегда оказываются люди в погонах.

Идиллии в тюрьме не может быть в принципе, и иногда трогательная картинка «детского садика» делает неожиданные отвратительные гримасы. Тюрьма всегда найдет повод лишний раз продемонстрировать, что она - нравственная клоака общества.

Дети, находящиеся за колючей проволокой, абсолютно невинны, чего не скажешь об их матерях. Они попадают сюда за совершение самых разных, иногда жестоких и отвратительных преступлений. Рождение ребенка, к сожалению, не всегда изменяет личность матери в лучшую сторону. В какой-то момент, смекнув, что ребенком можно умело спекулировать, что ее никогда не посадят в карцер, не лишат очередной передачи и уж, тем более, никогда не побьют, такая мама начинает «творить чудеса», нарушая режим направо и налево и откровенно издеваясь над сотрудниками. При этом ребенку она уделяет гораздо меньше внимания, чем своим нездоровым интересам. Беседы воспитательного характера успеха не имеют, предупреждения и угрозы игнорируются. Мучения тюремного персонала прекращаются только тогда, когда наконец-то при первой возможности маму с чадом этапируют в колонию.

Бывало, что содержание женщины с ребенком сталкивало администрацию с проблемой, от которой у неподготовленного человека волосы на голове встанут дыбом. Молодая незамужняя студентка, тайно родив, в тоске перед ханжеской моралью общества и от материальной безысходности, как петля затянувшейся на ее шее, выбросила младенца в мусорный бак. Увы, знакомая история. Благодаря случайным неравнодушным прохожим и врачам ребенок выжил, а его мать посадили. Но так как преступница не была лишена родительских прав (а это очень долгий процесс), то ребенка в соответствии с законом передали ей. Это дико… но законно!

А теперь представьте себя на месте сотрудниц тюрьмы, которые в большинстве сами матери, опасающихся в любую минуту нового покушения мамаши на жизнь беспомощного дитя. К счастью и к чести персонала, подобное никогда не происходило. То ли неусыпный контроль действовал, то ли у несостоявшейся детоубийцы просыпался материнский инстинкт, но все заканчивалось относительно благополучно.

…Настоящим «украшением» тюрьмы являются второходки - рецидивистки. Слово «второходки» применяется только к женщинам, рецидивисты-мужчины называются «строгачами» или «особистами» - по устаревшим названиям режимов в колониях. Термин «второходки» - обобщающий, под это определение подпадают те, кто оказался в тюрьме во второй раз, и те, кто в седьмой.

Для второходок тюрьма - дом родной. У них совершенно отсутствует страх перед ней, они моментально адаптируются, едва попав в камеру, устраивают быт, знакомятся, радостно встречаются с бывшими сокамерницами, наметанным глазом изучают обстановку и особенности взаимоотношений между зэчками.

Чтобы разузнать все тюремные новости и изменения, происшедшие за пару лет своего отсутствия, второходке достаточно нескольких часов. Поэтому через день-два после «заезда на тюрьму» она себя чувствует как рыба в воде. Вроде и не уходила. Сотрудники женского корпуса встречают бывшую подопечную вполне приветливо, как старую знакомую - с человеком, которого давно знаешь, всегда легче работать.

Отношения в камере между зэчками у второходок заметно отличаются от тех, кто находится в тюрьме впервые. Здесь всегда имеется жесткая иерархия, вершину которой уверенно и прочно занимают более опытные и авторитетные преступницы. (Слово «авторитет», часто используемое применительно к зэкам-мужчинам, к зэчкам никогда не применяется). Одна - две таких смотрящих, или как их еще иногда называют, рулихи (от мужского - руль) действительно «держат» камеру. Все остальные подчиняются им почти беспрекословно, опасаясь прямого конфликта - могут и побить.

Администрации такое положение вещей всегда на руку. Явного беспредела у второходок не бывает, женщины гораздо меньше мужчин склонны упиваться властью, а управлять населением камеры намного проще. Не нужно тратить время на общение с каждой зэчкой, «ковыряние» в ее проблемах, внушения ей каких-то истин. Достаточно поговорить со смотрящей, и нужная цель будет достигнута.

Второходки не только внутренне, но и внешне отличаются от тюремных новичков. Обычно это довольно молодые или моложавые «дамы» с резким прокуренным голосом и характерной «блатной» интонацией, возникающей от привычного легкого кривлянья при разговоре. Лексикон соответствует тюрьме, хотя, общаясь с сотрудниками, они стараются говорить «по-нормальному». Получается это не всегда, привычные слова и словосочетания все равно проскальзывают, особенно при волнении.

Истеричные черты, присущие в какой-то мере всем женщинам, у рецидивисток получают активное развитие. Все они явные истерички и психопатки, в особенности, если на свободе увлекались наркотиками и алкоголем. Манеры их поведения довольно типичны, они развязны, дерзки и, как будто, уверены в себе. Во всяком случае, стараются произвести именно такое впечатление на окружающих.

Выглядят второходки всегда чуть старше своих лет, сказываются опасная блатная жизнь, нездоровые пристрастия и тяготы тюремного существования. Наиболее отличительная их черта - взгляд. Чуть исподлобья, быстрый, цепкий, внимательный, моментально «фотографирующий» объект, он всегда ускользает, уходит в сторону, стоит только перехватить его и попытаться заглянуть второходке в глаза. По этому взгляду люди, много контактировавшие с преступницами, - милиционеры, тюремщики - безошибочно распознают их на свободе. Впрочем, «встречное» узнавание тоже стопроцентное.

В тюрьму рецидивистки попадают, в основном, за кражи или наркотики. Какие-то нестандартные преступления они совершают редко. У многих из них есть дети, иногда уже взрослые, мужей почти никогда не бывает. Передачи от родственников они получают не часто, обычно их приносят пожилые нездоровые бедно одетые матери, измученные своей несчастливой долей. Зачастую приносить передачи просто некому, как это говорится на казенном языке: полезные социальные связи утрачены.

Но голодом второходки не мучаются. По неписаным тюремным законам - понятиям камеры, где сидят первоходки, всегда хорошо снабжаемые продуктами питания, делятся с рецидивистками, используя для этого целый набор нелегальных каналов межкамерного общения.

Вот у кого развита лесбийская любовь, так это у второходок. Она носит характер не только физиологических контактов, но и психологических связей и социальных союзов. Партнерши практически всегда продолжают свои отношения в колонии и зачастую на свободе. Такая связь может длиться много лет.

«Заехав на тюрьму» и узнав, что в соседней камере находится ее бывшая «подруга», рецидивистка принимает все меры, чтобы оказаться рядом с ней. Так как переводы между камерами - «епархия» оперуполномоченного, приходится идти на сделку - «сдавать» подельников и приятелей, оставшихся на свободе и «сливать» информацию, полученную из бесед с сокамерницами. Подобное никогда не становиться нравственным препятствием для второходки, и «возлюбленные» оказываются вместе.

Непосредственные лесбийские контакты происходят не на глазах у всей камеры, для этого занавешивается угловая кровать или купе, хотя, естественно, звуки слышны всем. Некоторым зэчкам это не нравится (далеко не все из них поддерживают и одобряют такие отношения), но препятствовать акту они не смеют, так как тюремная мораль подобное поведение не осуждает. Администрация же на лесбийскую любовь смотрит сквозь пальцы, пусть занимаются на здоровье, лишь бы не бузили.

«Зэковская почта» «работает» на удивление надежно, быстро и бесперебойно. Профессиональные преступницы (а, надо признать, что воровать и торговать наркотиками действительно профессиональное занятие этих людей) знают практически все о своих подругах, приятельницах и просто женщинах, с которыми приходилось сталкиваться в местах заключения. Находясь на свободе или в тюрьме, они прекрасно осведомлены о том, кто вышел замуж, кто сидит в какой колонии, кто недавно «откинулся» и кто скоро попадет за решетку вновь.

Если не вникать в суть явления, а просто наблюдать со стороны за женщинами в тюрьме, то выглядит это довольно забавно. Если же в суть вникнуть - становится страшно, особенно когда понимаешь, что пройдет немного времени, и на место этих зэчек придут другие, пока еще невинные…

…Лучше бы они сюда не попадали никогда.

Помню, как возмущалась Екатерина Самуцевич, когда на Пасху в камеру того же СИЗО-6 зашел священник: «И не спросив меня, принялся поливать все водой, окропил меня без моего желания. Я не хотела, чтобы он проводил религиозный обряд. У нас светское государство», — говорила Самуцевич.

В такой же общей большой камере находятся и беременные женщины. Диетическое питание в виде молока, яйца и творога выдают только с шестого месяца беременности. А до этого срока — общий стол. Хотя нигде в ПВР не говорится о таком ограничении по месяцам беременности. Наоборот, диетпитание полагается абсолютно всем беременным, а за три месяца до родов по предписанию врача к нему еще может быть назначено и дополнительное питание. Пункт 22 ПВР говорит о создании беременным «улучшенных материально-бытовых условий».

Осмотр женщин в сизо

Но, говорит: уже меры приняты, виновные наказаны, да.

А мотив простой: следствие пропустило все сроки продления, обманули прокурора, что Качалова с делом ознакомилась, по идее из-за пропуска сроков ее вообще по закону должны были освободить. А так она ни ходатайств, ничего не успела в прокуратуру заявить. Видимо, следствие нашло выходы на оперативницу СИЗО, а та решила надавить на Качалову.
чтоб ошибочку это поправить. Такие вот дела. Суд присяжных будет у нее. Ну, посмотрим.

Я сюда приехала впервые, на взрослую зону. Первый раз меня посадили в 14 лет. Там меня было действительно за что посадить, я обворовала бухгалтерию в военной прокуратуре и директора фирмы. Мне сразу дали три года.

В. — У вас семья есть?

О.
— У меня только мама, больше никого нет.

В. — Мама это не так уж мало. Какие у вас с ней отношения?

Кроме того, сдерживающим фактором является угроза дисциплинарных взысканий, включая помещение в карцер или даже пересмотр дела не в пользу осужденного.

© Фото: предоставлено пресс-службой УФСИН России по Владимирской области

Тонкие психологи

Общение с каждым новым пациентом для врача за колючкой - экзамен, причем сдача начинается не с вытягивания билета, а с первых секунд общения.

«Они все психологи. Даже при первичном осмотре доктором осужденный сразу оценивает ситуацию, что можно позволить себе, чего нельзя. Те, для кого новый срок - привычное дело, уже прошли разные СИЗО, разные колонии, общались во время отсидки с разными людьми, многому научились, в том числе и азам психологии», - пояснил Афанасьев.

Некоторым довольно тонким психологам из числа заключенных удавалось влюбить в себя медсестер, конечно, и сами они имитировали пылкие чувства.

Меня посадили в 17 лет, мне до сих пор 17 лет. Мне дали 3 г. 6 мес.; 6 мес. я отсидела, а 3 г. мне осталось. Мне могут дать отсрочку при одном условии, если мама напишет справку, что она возьмет меня на поруки, а мама мне вообще не пишет. Я не знаю почему.

В. — А с ней все нормально, ее не уничтожили эти люди?

— Нет, мы сделали запрос, чтобы узнать, что там дома.

В. — А вы сами не пишете, Настя?

О. — Я маме написала за месяц 3 или 4 письма. У меня есть рабочий телефон мамы, но я не знаю работает ли она на старом месте.

Я не знала, что я беременна, когда села. Отец ребенка там, у него семья, дети тоже. Ему 32 года.
Меня посадили 20 января, через 7 недель я увидела, что у меня нет месячных…

В. — Куда вас посадили? Вы в Архангельском СИЗО сидели?

О. — Да, на Попова.

Осмотр женщин в сизо смотреть онлайн бесплатно в хорошем качестве

Как говорит, Марина Артамонова, «медработник Галина Валентиновна» швырнула ей эти лекарства в «кормушку», и большая часть лекарств оказалась в коридоре. «Кормушка» захлопнулась. Назначенный врачом «с воли» курс лечения пройден не был. А из местных препаратов, по словам женщин, на все случаи жизни - цитрамон и анальгин, анальгин и цитрамон.

Праздники в «Бастилии» - это вообще дни глухого застоя.

Заявления и жалобы в праздники не принимаются. У одной из женщин сильно выраженный псориаз на руках. Ей было назначено лечение до праздников, пару дней пролечили, а потом - Новый год. Лечение остановили. Все отдыхают. Медпункт закрыт.

Одна из женщин жалуется на проблемы с сердцем.

В СИЗО она почти два года. За это время всего один раз пытались сделать ЭКГ, но аппарат сломался.

Осмотр женщин в сизо гинекологом

Вину сама экс-следователь отрицает полностью.

— «Сверху» поступила установка, чтобы было громкое дело против полицейских, — говорит она. — Так что никакой роли не могли уже сыграть ни личностные характеристики, ни почетные грамоты, ни награды, ни многолетняя работа… Всё было предрешено заранее, хоть я продолжаю оспаривать каждый шаг следствия, каждое незаконно вынесенное решение. Конечно же, под стражей это делать многократно тяжелей, чем на свободе. В этом – и цель того, что мы здесь, под арестом. В основном обвинения против нас строятся на показаниях так называемых «досудебщиков» (тех обвиняемых, кто пошел на сделку со следствием, надеясь таким образом добиться снисхождения).
Наши доводы ничего не стоят против слов «досудебщиков». Поместить под стражу – надежда следствия сломить нашу волю и заставить оговорить себя или других людей.

Анжела под стражей два года.

Осмотр женщин в сизо онлайн

Важно

В СИЗО не работают, и просыпаться в шесть утра, если не надо ехать в суд, бессмысленно. Просто очередное издевательство.

В СИЗО можно запросто заразиться туберкулезом. Теоретически каждой новой арестантке должны делать флюорографию.

Но часто проверку проводят, когда человек уже переведен из карантина в общую камеру, или не проводят вообще. У девятнадцатилетней студентки правовой академии, дочери одной из моих сокамерниц, подозрение на туберкулез IV степени. До этого к ним в камеру посадили больную туберкулезом женщину.

Инфекцию можно подхватить и в автозаке, где до тебя везли больного.

Дежурные никогда не говорят, куда забирают. «С документами» означает, что поведут в следственную часть, куда пришел следователь или адвокат.«Слегка» - на свидание. «По сезону» - в карцер. «На выезд собирайтесь» - в суд или на освидетельствование.

Осмотр женщин в сизо бесплатно

Внимание

Прошу ложку, пробую. На мой взгляд, это несъедобное что-то. Впрочем, говорят, сейчас еще рыбу дадут. Рыбы я не дожидаюсь, а вот это овощное рагу кушать не надо. Я спрашиваю заключенных (40 женщин в камере) — вы хоть это едите? Да, да…

Только чуть-чуть улыбаются и еще капельку глаза закатывают.

Не понимаю я, отчего в наши продвинутые дни такой вот штукой надо людей кормить. Ну да, они заключенные. И преступления если не все, то многие, совершали. Ну и чего теперь? Почему нельзя приготовить и дать женщинам ну хоть картошку с котлетой? Ведь с этого и начинается глобальное неуважение к человеку — нельзя его кормить, как свинью, если не хочешь, чтоб он этой свиньей себя ощущал…

Ну ладно. Девушка, кст, сидит по ст. 126 УК РФ — похищение человека. Она говорит: похищение мужчины. Это близкий друг ее подруги. Я не поняла, какая-то странная история.

Осмотр девушки в сизо

Насилие над женщинами на зоне – распространенная проблема, которая из-за сексуального подтекста редко освещается на телевидении. Узницы вынуждены подстраиваться под тяжелые условия жизни и терпеть унижения.

Как живут женщины в колониях в России, какие существуют порядки и условия в местах заключения? Реальные факты и заметки.

• Как живут в местах заключения?
• Виды насилия и пыток
• Порядки в колониях
• Как вести себя в первый раз?
• Как проходит досмотр?
• Условия в камерах

Существует ли насилие над женщинами-заключенными в России?

Издевательства и пытки сексуального характера в тюремном ведомстве РФ отличаются системным характером.

Женщины на осмотре в тюрьме. Правила проведения личного обыска, досмотра вещей подозреваемых, обвиняемых, осужденных и иных лиц, обыска и технического осмотра камер

Бывшее женское ЛТП в 1996 году стало женским изолятором. В народе его называют — «Бастилия»

Все окна камер выходят во двор. Причем окна маленькие, под потолком, стекла то ли грязные, то ли сильно поцарапанные, и металлические прутья, каждый — несколько сантиметров.

Так что естественного света в камерах минимум.

Единственный женский СИЗО в Москве переполнен на 250 человек.

Видимо, скоро будут ставить трехъярусные кровати, поскольку свободное пространство пола уже исчисляется не метрами, а сантиметрами. Все проходы в камерах заставлены провисающими до пола раскладушками. В камере 40 человек. Чтобы пройти в туалет — бочком-бочком, по стеночке… Там два унитаза. Приватности никакой.

У одной там нашли маляву — стали всех пропускать. Меня не пропускали, меня раньше вывели. А девчонки потом через “коня” записку передали. Как передаем письма: как доехали, что у вас, что у нас… Например, если у меня нет сигарет, а я хочу покурить, то я стучу, а они спускают “коня” и все. А они нас внизу ловят, эти, дубаки, как мы их называем, палкой срывают и все себе забирают, не возвращают, даже если вещь какая-то, чай. Все отнимают полностью. У меня все продукты вытащили, когда я приехала на тюрьму. Сказали, что “это нельзя, это нельзя” и все вытащили, оказывается, что все это можно было. Просто — на какую смену нарвешься.

В. — А про досмотр вы не знаете?

О. — Первое, когда человек туда приезжает, у него проверяют голову. Если стрижка у тебя короткая, то они на это внимание не обращают, и ты проходишь осмотр дальше.

Первый — в основе обвинений лежит абсолютно трезвый расчет (как правило, не самой «потерпевшей», а ее адвоката и «группы поддержки») — рассказывая леденящие душу подробности садистских изнасилований и извращений, тиражируя эти подробности в средствах массовой информации, привлечь внимание и сострадание неискушенной общественности и морально воздействовать на предстоящий суд.

Второй вариант — это ложь самой «несчастной», вызванная явными истерическими реакциями: один раз солгав таким образом, она начинает истово верить в собственную ложь и дальше врет совершенно искренне, опутывая фантазии все новыми и новыми подробностями и не задумываясь об их очевидной несуразности. Впрочем, оба варианта обычно объединяются.

В ИВС женщины размещаются отдельно от мужчин, а так как женщин «принимают» редко, то сидят они в основном в одиночестве.

Я знаю этого человека по первому сроку, и по второму сроку, и по воле я его знаю…

В. — Кто этот человек?

О. — ДПНС, я его данных не знаю. Когда я ездила к следователю или еще куда-то, он мне почему-то постоянно на смену попадался. И тут он меня садит в карцер.

В. — За что?

Он должен меня вести к следователю. Он должен меня посадить отдельно от женщин, т.к. я малолетка, он меня должен посадит в “стакан”. Он меня вместе со всеми этими женщинами садит в боксик, это даже не карцер, это такой вот круг, в котором все как рыбы, как селедка в бочке. Он нас туда поставил. Я чувствую, что душно и пахнет там.

А еще идет такая чувствительность, все чувствую, а там еще курят, сразу 10 человек. Я стучусь и говорю: “Дежурный, подойди к камере”. Он подходит и его прошу, чтобы он меня посадил в “стакан”, т.к. мне тяжело.

Зависит от смены: «человеческий фактор». Некоторые из женщин жалуются, что душ — раз в десять дней. Нет ручек и бумаги, чтобы писать заявления и жалобы. Сотрудники сказали, что в праздники ничего не выдается, все после 9 января. Еще из жалоб: 31 декабря вновь прибывших держали закрытыми в душе по два с половиной часа. Вода холодная, из-под крана. Кипяток не дают. Спрашивают: вы не знаете, почему чай такой вонючий — это вода здесь такая, или его специально делают таким? Передачи в праздники тоже не принимают, кипятильника нет. У одной из женщин заболело утром сердце, попросила валидол. Принесли вечером. Женщины говорят, что стучать и звать дежурную они могут долго: или не услышит, или в ответ с той стороны тоже будет стук.

В камере сборного пункта (это полуподвальное помещение, где обычно держат женщин перед отправкой в суд) постоянно находятся две женщины, объявившие голодовку.

В общем, утро прошло в просмотре «Папиных дочек», областных новостей и музыкального канала.

Хватит с нас эксперимента!

Проверка камер происходит в 8 утра. Мы с замиранием сердца прислушивались к бряцанию ключей, нетерпеливо ожидая проверяющих. Когда же дверь наконец открылась, мы сразу заявили, что эксперимента достаточно и мы хотим домой. Однако проверку нам провели. Мы получили кучу замечаний: неправильно застелена постель, посуда не помыта. Но чтобы ее помыть, надо было съесть завтрак. И хотя тушеная капуста с чахлыми сосисками выглядела не так уж плохо, нам есть почему-то не хотелось.

По плану сотрудников СИЗО мы должны были во второй день пройти всех врачей, поговорить с психологом, чтобы исключить склонность к суициду. Потом нас ожидала прогулка. Но мы наотрез отказались и завершили эксперимент.

Обслуживает пульт всего 1 оператор. Персонал — мужчины и женщины — 50 на 50. Есть карцер, куда девочек тоже водворяют, но им говорят одних-двух суток хватает, чтобы перестать барагозить и вернуться в камеру. Все конечно чистенько и по европейски. Но не дай Бог никому, кроме как с фотоаппаратом и блокнотом заходить в эти места.

Чего я вам всем и желаю, друзья!)

Всем добрый вечер, роды мои были первые и сразу адекватно описать их сложно, созрела я до этого только через 11 месяцев. Под кат не убрать с телефона, модераторы уберите пожалуйста. Беременность моя протекала в принципе хорошо, токсикоз правда мучал долго, ну и отеки в конце беременности. Итак начну с того, что шла 38 неделя моей беременности, было тяжело ходить, дышать, короче тяжело было все, даже пальцем на ноге шевелить…

Раньше на месте Кировградского СИЗО стояла воинская часть внутренних войск, которая занималась конвоированием осужденных. Пришлось все ломать и все строить заново.

Тут действительно нет привычных собак. Две системы ограждения по периметру — 6 метров и 5 с половиной не дают практически ни каких шансов…

Комната приема передач

С книгой отзывов и пожеланий, которая каждое утро ложится на стол начальника СИЗО

Массивный современный шлюз, куда прибывают этапы с заключенными девушками

Фонарики кстати тоже современные — на светодиодах, срок службы которых (так написано по крайней мере) 60 лет.

Такие надписи тут везде.

И такая картинка практически всюду

Чистенько

Камера для беременных девченок, и для тех, у кого детки рождаются тут.

Милицию туда посадили, чтобы они караулили, чтобы люди не воровали. Мы туда пришли, а они спрашивают: “Чего вы сюда пришли?” — “Вещи свои посмотреть, мы здесь жили”. — “Половину комнат обворовали, двери выбили… Давайте, садитесь в машину”. И нас увезли в медвытрезвитель.

Потом эту-то девчонку забрали, она грубила, а я нормальная была. Ее забрали и в камеру посадили. Потом какой-то пришел (не знаю, откуда он меня знает) и говорит: “А ты что тут делаешь?” — “Ничего”. — “Пойдем со мной”. Завел меня в какую-то комнату и говорит: “Посиди, я сейчас приду”.

После этого заходят двое и говорят: “Давай, раздевайся”. — “Чего я буду раздеваться?” — “Вас задержали, вы пьяные…” — “Какая я пьяная?!” — “Давай, давай, раздевайся”. — “Я не буду раздеваться”. Потом один ушел, и я минут 20 сидела там одна, потом пришли еще трое и говорят: “Надумала раздеваться?” — “Не буду я раздеваться”.
То форель слабосоленая исчезнет, то крем для лица, то сигареты. Пропадает даже туалетная бумага. Передали, например, четыре рулона, а до адресата доходит только один. Куда делись остальные три? Например, по-прежнему действующий сотрудник старший оперуполномоченный ОМВД «Перово» Артамонова, которая уже год находится в СИЗО-6, рассказала, что когда ей принесли заказанную через интернет-магазин передачу от родственников, то пакет был вскрыт, а должен быть запечатан.

Из него исчезли сигареты. 26 декабря прошлого года Артамоновой «медработник Галина Валентиновна» принесла переданные от родственников лекарства. Как говорит, Марина Артамонова, «медработник Галина Валентиновна» швырнула ей эти лекарства в «кормушку», и большая часть лекарств оказалась в коридоре. «Кормушка» захлопнулась. Назначенный врачом «с воли» курс лечения пройден не был.

Протокол личного обыска, досмотра вещей подозреваемого, обвиняемого и осужденного, а также акт изъятия запрещенных предметов приобщаются к его личному делу.

Порядок оформления, учета и хранения ценностей, изъятых у подозреваемых, обвиняемых и осужденных, регулируется в соответствии с действующим законодательством Российской Федерации, регламентирующим данное направление деятельности.

При неполном личном обыске составляется рапорт об изъятии запрещенных предметов.

Для повышения эффективности обысков применяются технические средства, а также специально обученные собаки.

Рентгеновскую аппаратуру разрешается применять только для обыска вещей и одежды подозреваемых, обвиняемых и осужденных.

Страдания мужчин, в основном, мало кого интересуют.

Надо признать, что в последние годы пытки и иное насилие в отношении задержанных (как женщин, так и мужчин) имеют явную тенденцию к сокращению. «Задерганные» постоянными проверками прокуратуры сотрудники милиции стараются избегать насилия, игнорируя лицемерный гнев начальства по поводу отсутствия пресловутого процента раскрываемости.

Приставания сексуального характера случаются довольно редко и только на первом этапе, до помещения задержанной в изолятор временного содержания (ИВС). Впрочем, иногда женщина сама провоцирует подобные домогательства, предлагая как-нибудь «порешать вопросы» и намекая тем самым на возможность интимных услуг.

Насилия сексуального характера практически никогда не происходит. Время от времени эта тема поднимается кем-то из бывших арестованных и осужденных.

Вариантов таких «исповедей» два.

…Лучше бы они сюда не попадали никогда.

МОСКВА, 17 июн - РИА Новости, Марина Луковцева. Их пациенты не принесут в честь Дня медика в подарок классический набор из коньяка и конфет, не будет даже букетов женщинам. Не потому что врачи и медсестры плохие или пациенты неблагодарные - просто нужно соблюдать дистанцию.

Корреспондент РИА Новости побывал в больнице, расположенной на территории мужской колонии строгого режима (ИК-3) во Владимире, и узнал, почему подарки от заключенных - табу, что каждый врач за решеткой поневоле становится психологом, а также почему медики в погонах умеют контролировать свой страх и с первых секунд могут распознать симулянта.

С праздником, лепилы!

«Осужденные всегда поздравляют с 23 февраля, Новым годом, женщин - с 8 марта, да со всеми праздниками.

По правилам нужно было раздеться полностью. Но как-то нас эта идея не вдохновила. Так что обошлись поверхностным осмотром кожных покровов на наличие заразных кожных заболеваний и волосистой части головы на педикулез. Если обнаруживается заразное заболевание, то человека и его вещи отправляют на санобработку.

Медосмотр требует много времени, — отметила врач СИЗО. — У нас два медкабинета в разных корпусах. В одном проверяются прибывшие, в другом убывающие. Текучка страшная: на медосмотр приходят те, кому нужно на допросы в отделы, и те, кто отправляется в колонии, с поездов. Такие могут сидеть в СИЗО всего одну ночь. В день мы проверяем около 500 задержанных.

После медосмотра у нас забрали паспорта. И странно — без него как-то сразу себя чувствуешь незащищенным. Вместо документа гражданина РФ на участников эксперимента завели камерные карточки.

Журналист «СМ Номер один» добровольно побывал в шкуре подследственного

Провести ночь в камере Иркутского следственного изолятора предложили журналистам сотрудники ГУФСИНа. Согласились на этот подвиг всего четыре человека, в их числе и корреспондент «СМ Номер один». На вопросы работники СИЗО отвечали охотно, а вот представиться не пожелали. Их можно понять - все-таки работа не предусматривает публичности.

Изолятор

В вечернее время бетонный забор СИЗО, опутанный колючей проволокой, выглядит еще более устрашающим, чем при дневном освещении. По легенде, нас привезли милиционеры, хотя на самом деле мы пришли добровольно. Дверь за нашими спинами закрылась с диким грохотом. На территории СИЗО нас встретили сотрудники дежурной смены сборного отделения. И началось: «Руки за спину, идем строем!» Держать руки за спиной журналисты совсем не привыкли, поэтому сотрудники СИЗО постоянно нам об этом напоминали. Как и о том, что во время остановки надо поворачиваться лицом к стене.

Несмотря на то что здание СИЗО построено в середине XIX века, состояние его довольно приличное. Цветы в горшочках на стенах должны создавать некий уют. Сотрудники изолятора рассказали, что мы застали далеко не худшие времена СИЗО. Вместимость изолятора - 1505 человек. Сейчас здесь столько и содержится, а было время, когда в камерах находилось около 6000 задержанных.

Медосмотр

Первым делом нас отправили на медосмотр. Мужской конвой, сопровождавший нас, остался за дверью. Женщин осматривала медицинский работник в присутствии сотрудника СИЗО - женщины. По правилам нужно было раздеться полностью. Но как-то нас эта идея не вдохновила. Так что обошлись поверхностным осмотром кожных покровов на наличие заразных кожных заболеваний и волосистой части головы на педикулез. Если обнаруживается заразное заболевание, то человека и его вещи отправляют на санобработку.

Медосмотр требует много времени, - отметила врач СИЗО. - У нас два медкабинета в разных корпусах. В одном проверяются прибывшие, в другом убывающие. Текучка страшная: на медосмотр приходят те, кому нужно на допросы в отделы, и те, кто отправляется в колонии, с поездов. Такие могут сидеть в СИЗО всего одну ночь. В день мы проверяем около 500 задержанных.

После медосмотра у нас забрали паспорта. И странно - без него как-то сразу себя чувствуешь незащищенным. Вместо документа гражданина РФ на участников эксперимента завели камерные карточки. Предложили выбрать статью, по которой предстоит сидеть. Предварительно нам рассказали, что чаще всего в СИЗО попадают люди по статьям, связанным с наркотиками, кражей и убийством. Я решила сесть за воровство.

Обыск

Далее был обыск. Вот это неприятная процедура. Опять нужно было полностью раздеться. Понятно, что женщин осматривают только женщины. - Проверяем мы абсолютно все, - говорит младший инспектор отдела режима СИЗО. - Сначала предлагаем задержанному выложить запрещенные предметы добровольно. А потом мы сами ищем. И вот тут, если обнаружится что-то запрещенное, это будет наказуемо. Мы прощупываем все швы - в них часто пытаются пронести наркотики, сим-карту, заточки. Находим и дрожжи, используемые для приготовления алкогольных напитков. Но самое необычное - как-то нашли лак для ногтей в отверстии в теле. Остается гадать, зачем задержанная так хотела его пронести в камеру.

После обыска мы почувствовали себя вообще беззащитными. Еще бы - забрали деньги, драгоценности и мобильный телефон, который я специально зарядила в надежде, что ночью, когда нечего будет делать, пообщаюсь с друзьями. Еще у меня в сумке нашли перочинный ножик. За это сразу посадили бы в карцер. Хорошо, что я журналист на задании. Изъятые деньги, сообщили нам, кладут на счет задержанного, на них он может приобрести продукты в магазине СИЗО. Драгоценности передают в камеру хранения. Увидев наши испуганные глаза, сотрудники заверили, что вещи не пропадут. Пришлось смириться - выбора у нас не было. Единственное, что было разрешено пронести из украшений, - это крестик и другие предметы религиозного культа, правда только на веревочке, а не на цепочке.

Откатали пальчики

А потом началось совсем как в кино: нас сфотографировали в профиль и анфас для карточки. - Проходите, я вам пальцы откатаю, - с улыбкой встретила нас в соседнем помещении инспектор-дактилоскопист. Сотрудники СИЗО посмеивались, потому что средство, используемое для дактилоскопии, было нам привычно. Это типографская краска, которую используют для печати газет, только в нее добавляют определенное вещество, название которого нам, конечно же, не сказали. Много смеха вызвало и то, что мы не знали, как мыть руки после дактилоскопии. Это целая система! Краска смывается в несколько подходов... кусочками газеты и жидким мылом. И то не до конца. Черные пятна на руках держались несколько дней.

После этого подследственный проходит первичный медосмотр, или, на сленге, первичку, направленный на то, чтобы отсечь заразных задержанных от основной массы, - рассказал рентген-лаборант медсанчасти СИЗО. - Первым делом делается флюорография, чтобы выявить больных туберкулезом. Благодаря электронному аппарату «ПроГраф 4000» снимок сразу выводится на монитор. Таких аппаратов по области всего три: в СИЗО, а также в областном и Усть-Ордынском тубдиспансерах. Кроме того, сдается кровь на ВИЧ и на сифилис. Сразу определяют и группу крови. Также врач проводит анамнез-опрос и описывает особые приметы. Кстати, задержанные охотно делятся информацией о переломах, татуировках, шрамах и прочих приметах, поскольку понимают, что это поможет при опознании.

Ночь запомнится надолго

Ну вот все предварительные этапы и пройдены. Осталось получить вещи - и в камеру. Каждому из нас вручили две простыни, одеяло, матрац, подушку, наволочку, гигиенический пакет, кружку, ложку и две чашки (под первое и второе). Видимо, мы не смогли сдержать эмоций и некоторая брезгливость отразилась на лицах. Но заместитель старшего смены заверила, что журналистам выдают все новое. Мы успокоились.

Неожиданным испытанием стал перенос этих вещей в камеры. Они оказались тяжелыми и громоздкими, а ступеньки наверх - крутыми. Запыхавшиеся, мы устроили небольшой привал наверху, наплевав на правила СИЗО.

Поселили нас в камеру № 502. Никому не пожелаю услышать, как за спиной закрывается тюремная дверь. И обязательно с грохотом. С любопытством разглядывая новое жилище, мы обнаружили, что жить в камере СИЗО вполне даже можно. Есть двухъярусная кровать, стол с лавкой, телевизор марки LG, умывальник, правда с ржавой водой. В некоторых камерах есть холодильники, это как повезет. Нам повезло, хоть и класть туда было нечего.

Удивительно, но решетки на окнах ничуть не напрягали. Неожиданно обрадовало, что в камере было тепло. Чтобы не было скучно, задержанным выдают областные газеты. И два листа бумаги для написания заявлений. С правами и обязанностями, а также с правилами СИЗО можно было ознакомиться на листах, приклеенных к двери.

Были и неприятные сюрпризы. Первое: санузел в метре от кровати. Второе: обнаружили, что белье не новое, хоть и чистое. Подушка вообще оказалась жесткой, как кусок дерева. Кормили нас как всех задержанных, хоть мы и надеялись на определенную привилегированность.

Когда мы обустроились на новом месте, дежурная включила ночной свет. В камерах должно быть видно, что там происходит, даже ночью. Но ведь при таком ярком освещении спать невозможно, по крайней мере нам, не привыкшим к такому порядку. Поэтому с уверенностью можно заявить, что ночь прошла практически без сна. От ощущения полного одиночества нас спасало хождение сотрудников СИЗО каждые 15 минут и перестукивание с соседней камерой, куда посадили мужскую половину журналистов. Стены толщиной в метр прекрасно пропускали звук.

Пробуждение не принесло радости. В 6 утра включился телевизор. И, конечно же, на криминальной передаче по НТВ. Видимо, чтобы задержанные окончательно проснулись, через несколько минут заработало радио. Распотрошив гигиенический пакет, мы обнаружили антибактериальное мыло, такую же зубную пасту с триклозаном, зубную щетку и рулон туалетной бумаги. В общем, утро прошло в просмотре «Папиных дочек», областных новостей и музыкального канала.

Хватит с нас эксперимента!

Проверка камер происходит в 8 утра. Мы с замиранием сердца прислушивались к бряцанию ключей, нетерпеливо ожидая проверяющих. Когда же дверь наконец открылась, мы сразу заявили, что эксперимента достаточно и мы хотим домой. Однако проверку нам провели. Мы получили кучу замечаний: неправильно застелена постель, посуда не помыта. Но чтобы ее помыть, надо было съесть завтрак. И хотя тушеная капуста с чахлыми сосисками выглядела не так уж плохо, нам есть почему-то не хотелось.

По плану сотрудников СИЗО мы должны были во второй день пройти всех врачей, поговорить с психологом, чтобы исключить склонность к суициду. Потом нас ожидала прогулка. Но мы наотрез отказались и завершили эксперимент. На прощание с нами встретился начальник СИЗО Игорь Мокеев, с которым мы поговорили об условиях содержания подозреваемых.

На одного задержанного государство выделяет 5500 рублей в месяц, - рассказал Игорь Мокеев. - От этой суммы у него остается 1500-2000. Он их может потратить или в нашем магазине, или на лекарства больным родителям, или на погашение иска. Для нас главное - создать минимально приемлемые условия, чтобы содержать в СИЗО людей. Да, порядки у нас довольно либеральные. Но ведь задача СИЗО - изолировать человека, обвиняемого в преступлении, от внешнего мира. Мы не должны его перевоспитывать. Здесь ценят слова и действия, порядочность в отношениях.

Может быть, и в следственном изоляторе есть высокие моральные принципы. Но для себя я решила: больше в СИЗО не вернусь. Хотя сотрудники на это ехидно добавили: «Не зарекайся».

МОСКВА, 17 июн — РИА Новости, Марина Луковцева. Их пациенты не принесут в честь Дня медика в подарок классический набор из коньяка и конфет, не будет даже букетов женщинам. Не потому что врачи и медсестры плохие или пациенты неблагодарные — просто нужно соблюдать дистанцию.

Корреспондент РИА Новости побывал в больнице, расположенной на территории мужской колонии строгого режима (ИК-3) во Владимире, и узнал, почему подарки от заключенных — табу, что каждый врач за решеткой поневоле становится психологом, а также почему медики в погонах умеют контролировать свой страх и с первых секунд могут распознать симулянта.

С праздником, лепилы!

"Осужденные всегда поздравляют с 23 февраля, Новым годом, женщин — с 8 марта, да со всеми праздниками. И с нашим профессиональным, конечно", — сообщил тоном заправского рассказчика начальник филиала туберкулезной больницы №1 ФКУЗ МСЧ-33 ФСИН России Алексей Афанасьев. Но готовность услышать истории о сказочных подарках тут же наткнулась на многозначительное "но".

"Но мы ничего не можем позволить себе от них принять. Это нигде не прописано, но мы сами понимаем, что дистанцию определенную надо держать. Я ничего не возьму от осужденного", — подхватила рассказ врач-невролог здравпункта филиала туберкулезной больницы №1 ФКУЗ МСЧ-33 ФСИН России Оксана Колотушкина.

"Мы не только люди в белых халатах, мы носим погоны. Соблюдаем правила и этику медицинскую, и у нас есть правила поведения сотрудника ФСИН", — пояснила заместитель начальника ФКУЗ МСЧ-33 ФСИН России врач Наталья Кошокина.

По ее словам, эта дистанция соблюдалась во все времена, и ее нельзя ни сокращать, ни удлинять. "Удлинишь дистанцию — уйдешь от профессии, от человека. Сократишь — нарушишь границу, на которой и строится уважение. Вот в этом, пожалуй, помимо ежедневного прохода через контрольно-пропускной пункт, основное отличие от врачей на воле", — добавила Кошокина.

Кстати, несмотря на наличие в тюремном жаргоне довольно неблагозвучного прозвища по отношению к врачам — "лепила", в лицо его никто не решается озвучить. Высшей степенью уважения является обращение заключенных по отчеству.

"Меня называют Алексеич. С тех пор, как пришел сюда, так и называют", — улыбаясь, поведал самый опытный из сотрудников, чей общемедицинский стаж давно перевалил за полувековую отметку, врач-терапевт здравпункта филиала туберкулезной больницы №1 ФКУЗ МСЧ-33 ФСИН России Роберт Алексеевич Опарин.

© AP Photo / Mstyslav Chernov

© AP Photo / Mstyslav Chernov

Не пионерский лагерь

Границы очерчивают не только моральные и кодифицированные нормы. На первый взгляд, коридоры больницы в колонии ничем не отличаются от медучреждений на воле — тот же запах чистоты и лекарств, та же каталка для транспортировки лежачих больных. Но решетки, частота которых усиливается в зависимости от опасности преступника, на дверях палат нивелируют все сходства. В процедурных кабинетах тоже решетки — отсекающие, со специальными отверстиями для проведения инъекций внутривенно и внутримышечно, а во время процедур рядом дежурит инспектор.

Когда-то, по рассказам врачей, этих решеток почти не было, их ввели повсеместно в начале двухтысячных годов после того, как прокатилась волна захватов медработников. Потом появились видеокамеры, тревожные кнопки, включая портативные, которые женщины-медработники всегда носят с собой.

"Да, здесь не пионерский лагерь. Это точно, — отметила Кошокина. — Да, не все у нас могут работать. Многие врачи отказываются сюда идти, потому что не могут себе представить, что нужно осматривать, трогать человека, совершившего преступление, "а вдруг он что-то со мной сделает". Этот страх нужно уметь преодолеть. Помогает уверенность в своей безопасности. Потому что мы сами ее соблюдаем".

© Фото: предоставлено пресс-службой УФСИН России по Владимирской области

Женщинам без сопровождения запрещено передвигаться по коридорам больницы и колонии. Даже в случае экстренной ситуации, они обязаны дождаться инспектора или врача-мужчину. Если медсестре нужно пройти из процедурной до поста, она сделает это только тогда, когда осужденные, пришедшие на уколы, уйдут из коридора, чтобы не провоцировать потенциально опасную ситуацию.

"Если во Владимирском централе к особо опасному осужденному положено заходить с кинологом с собакой и четырьмя конвоирами, то я ж туда одна не пойду. Положено осматривать больного в наручниках, буду это делать, как бы это ни затрудняло осмотр", — уточнила Колотушкина.

Если женщине-врачу в погонах такие меры предосторожности внушают уверенность, то у женщины-журналиста только усиливают страх. К счастью, визит к особо опасным преступникам по понятным причинам не мог быть включен в список посещений. Закономерно возникает вопрос, позволяют ли заключенные провокационные выходки по отношению к врачам, чтобы внушить страх.

"В арестантской среде выражение какого-то негатива, отрицательных действий в отношении медицинских работников не приветствуется. Потому что единственные люди в местах лишения свободы, кто может спасти им жизнь. Человек, допустивший такое отношение, будет перед своими бледно выглядеть", — заверил Афанасьев. Кроме того, сдерживающим фактором является угроза дисциплинарных взысканий, включая помещение в карцер или даже пересмотр дела не в пользу осужденного.

© Фото: предоставлено пресс-службой УФСИН России по Владимирской области

Тонкие психологи

Общение с каждым новым пациентом для врача за колючкой — экзамен, причем сдача начинается не с вытягивания билета, а с первых секунд общения.

"Они все психологи. Даже при первичном осмотре доктором осужденный сразу оценивает ситуацию, что можно позволить себе, чего нельзя. Те, для кого новый срок — привычное дело, уже прошли разные СИЗО, разные колонии, общались во время отсидки с разными людьми, многому научились, в том числе и азам психологии", — пояснил Афанасьев.

Некоторым довольно тонким психологам из числа заключенных удавалось влюбить в себя медсестер, конечно, и сами они имитировали пылкие чувства. "Но под этими чувствами скрываются корыстные интересы, включая просьбы пронести в зону что-то запрещенное. На этом девчонки и горят. На моей памяти было несколько случаев. Оперативный отдел пресекал попытки проноса. Медсестры вынуждены были уволиться", — поведал Афанасьев.

Если же врач — новичок, его ждет проверка по полной программе. "Когда доктор только приходит на новое место работы, ему устраивают "смотрины". К нему осужденные массово начинают ходить на прием, часто с надуманными жалобами, чтобы "прощупать" человека. И это паломничество будет продолжаться, пока осужденные не сформируют полное представление об этом враче", — рассказал Афанасьев.

© Фото: предоставлено пресс-службой УФСИН России по Владимирской области

© Фото: предоставлено пресс-службой УФСИН России по Владимирской области

Диагноз "симулянт"

Если на воле определенный процент трудоспособного населения старается просто купить больничный, то лишенные этой возможности заключенные применяют все свои знания и актерские способности.

"Вот заходит больной. И по тому, как он заходит, ты уже начинаешь собирать информацию. Смотрим, как он себя ведет, как разговаривает, на что жалуется… Четкое знание клиники заболевания всегда выручает. Когда идет расхождение описания симптомов осужденным — одна жалоба противоречит другой, уже закрадываются сомнения. То есть он где-то услышал, прочитал и при описании путается. Уже на этом этапе врач может заподозрить симуляцию", — рассказала Колотушкина.

В пример она привела недавний случай, когда пациент в СИЗО перед отправкой в суд вдруг начал жаловаться на сильные боли в спине. Он сдал себя сам, когда врач попросила его сделать пару движений, которые были бы невыполнимы в случае реальных проблем со здоровьем, а рентген только укрепил ее предположения — симуляция.

"У нас был один осужденный-гипертоник. Очень уж он не хотел от нас уезжать — условия-то лучше, чем в отряде. И вдруг он заявляет перед выпиской, что у него ноги не ходят. Договорились о транспортировке. Санитары взяли его на носилки, понесли. И почему-то никак у них не получалось его в дверной проем пронести: и так, и сяк пробовали, чуть не уронили. После очередной угрозы свалиться с носилок "больной" рассердился, вскочил и сам залез в автозак", — вспомнила Колотушкина.

© Фото: предоставлено пресс-службой УФСИН России по Владимирской области

© Фото: предоставлено пресс-службой УФСИН России по Владимирской области

"Но не все себя сразу выдают. Лет шесть-семь назад был такой больной, который просто слег и лежит, ноги не ходят. Мы его обследовали досконально. Ничего не нашли. Пытались его обратно в зону выписать. Нам его вернули, потому что он продолжал лежать. Твердый орех оказался — мы с ним бились года полтора. Потом все-таки чудесным образом убедили забрать его на зону. Через несколько месяцев нам довелось с оказией проводить там выездной прием — ходит", — удивляясь даже спустя годы, описал случай феноменального упорства заключенного начальник больницы.

Есть еще одна категория заключенных, которые готовы на более радикальные меры, чтобы попасть в больницу. "В 1978 году был случай. Осужденный разобрал дно кровати, которое присоединялось металлическими кольцами, и все эти кольца проглотил. Это вышло граммов 700 металла. Часть колец вышла, а часть нет… пришлось оперировать", — сообщил Опарин.

Это сейчас отремонтированные в соответствии с последними строительными технологиями камеры и оснащение круглосуточным видеонаблюдением практически лишили заключенных возможности проглотить что-то несъедобное. А раньше, по информации врачей, чтобы попасть в больницу на длительный срок, осужденные проглатывали кончики от ложек, гвозди, крючки от кроватей. "Еще ели "ежей". Связку согнутых гвоздей, перетянутых резинкой, скрепляли хлебным мякишем. При проглатывании хлеб переваривался, резинка разворачивалась и вставал "еж", похожий на противотанковый, только миниатюрный. Тут только оперативное лечение", — рассказал Афанасьев.

"Но есть и затейники. Например, приклеят ложку к спине и идут делать снимок, наивно полагая, что доктор не поймет, находится ли эта ложка в пищеводе или все-таки на спине", — сообщила Кошокина.

"Еще одна категория больных, с которой приходится сталкиваться, это те, кто больны тяжелыми заболеваниями и отказываются от лечения. Причина проста — им выгодно иметь тяжелую форму инвалидности, потому что пока они сидят, им выплачивают пособие по инвалидности", — отметил Афанасьев.

© Фото: предоставлено пресс-службой УФСИН России по Владимирской области

© Фото: предоставлено пресс-службой УФСИН России по Владимирской области

На грани жизни

Есть на зоне место и врачебным подвигам. Некоторые выживают только благодаря врачам этой больницы. "У нас был осужденный, которого прозвали за худобу Освенцимом. Он весил килограммов 35 при росте примерно 185 сантиметров. Принесли его на носилках… Срок наказания ему дали небольшой — полтора или два месяца. Его сфотографировали, как только он поступил в ИК-3 и перед выходом. Это были два разных человека. Он ходить начал", — рассказал Опарин.

Но помимо таких полукомичных случаев, в практике каждого из врачей в погонах найдутся случаи реального спасения или продления жизни. Порой им приходится сталкиваться с такими редкими заболеваниями, которые лечат не в каждом регионе.

"Болезнь Ормонда. Заболевание тяжелое, приводит к нарушениям всей мочевыделительной системы, переходит в хроническую почечную недостаточность, которая потребует потом проведения гемодиализа. Мы пытались выяснить, кто у нас это лечит. Получили ответ: тот, кто выявил. Заболевание находится на стыке разных отраслей медицины. В итоге подняли литературу, выработали тактику. Два года уже больного лечим. Есть положительная динамика — вторую почку спасли. Мы вышли на такой уровень, что затормозили болезнь", — поделился успехами Афанасьев.

По его словам, осужденному с болезнью Ормонда до освобождения еще далеко, а значит, он еще поживет, потому что, как показывает практика, на воле эти люди совершенно не занимаются своим здоровьем. Бывшие заключенные, уточнила Колотушкина, просто не готовы обходить узких специалистов, к которым, чтобы попасть на прием, требуется направление терапевтов и сдача целого набора анализов. И список уникальных диагнозов, поставленных в этом закрытом медучреждении, можно продолжить.

Сейчас в больнице 379 мест — терапевтическое, хирургическое, психиатрическое отделения и три туберкулезных, которые подразделяются по профилям в зависимости от тяжести заболевания. Здесь и свои лаборатории, и диагностическое оборудование. Также в составе больницы здравпункт, который обеспечивает медицинскую помощь осужденным ИК-3.

© Фото: предоставлено пресс-службой УФСИН России по Владимирской области

© Фото: предоставлено пресс-службой УФСИН России по Владимирской области

"Когда нас спрашивают, не страшно ли нам работать с туберкулезом, отвечаем: "не страшно". Потому что мы все о нем знаем. И знаем, как себя вести", — отметила Колотушкина.

В гораздо большей опасности, по мнению врачей, находятся люди на воле. Сразу после освобождения больные туберкулезом, включая тех, у кого множественная лекарственная устойчивость, просто растворяются в толпе, подвергая риску заболеть окружающих этой тяжелой формой.

"Иногда мы в буквальном смысле за ручку провожаем этих освободившихся до тубдиспансера. Информируем сам диспансер о существовании такого больного, предоставляем туда всю медицинскую информацию. Но обычно этим приводом все и ограничивается. Больше эти люди в тубдиспансере не появляются. Вероятно, выходом в такой ситуации был бы закон о принудительном лечении от социально опасных заболеваний", — добавила она.

Пять лет назад, по информации врачей, губернатор Владимирской области Светлана Орлова издала приказ, согласно которому больные туберкулезом после освобождения получают компенсационные выплаты и набор продуктов. Так их стимулируют прийти в тубдиспансер и встать на учет.

"Некоторых больных и по психопатологии требуется отправлять на долечивание после окончания срока. И мы как врачи всегда задаемся вопросом: "А куда он сейчас пойдет?" И потом возникают резонансные дела, как в Нижнем Новгороде, когда шестерых детей и жену зарезал. До стадии ремиссии такие люди должны бы находиться на принудительном лечении после освобождения из мест заключения. А получается, дальше он предоставлен самому себе", — поддержал коллегу Афанасьев.

Алексей Афанасьев, как и все советские мальчишки, грезил о героических профессиях и, проработав несколько лет военным врачом, на некоторое время уходил "на вольные хлеба". Даже местный старожил Роберт Алексеевич Опарин, который работает в системе с конца 70-х, мог бы стать журналистом, ведь в молодости писал заметки в газету и до сих пор увлекается сочинительством — издал на собственные средства несколько книг.© Фото: предоставлено пресс-службой УФСИН России по Владимирской области

© Фото: предоставлено пресс-службой УФСИН России по Владимирской области

Единственный женский СИЗО в Москве переполнен на 250 человек. Видимо, скоро будут ставить трехъярусные кровати, поскольку свободное пространство пола уже исчисляется не метрами, а сантиметрами. Все проходы в камерах заставлены провисающими до пола раскладушками. В камере 40 человек. Чтобы пройти в туалет — бочком-бочком, по стеночке… Там два унитаза. Приватности никакой...

Фото РИА Новости

Бывшее женское ЛТП в 1996 году стало женским изолятором. В народе его называют — «Бастилия». Все окна камер выходят во двор. Причем окна маленькие, под потолком, стекла то ли грязные, то ли сильно поцарапанные, и металлические прутья, каждый — несколько сантиметров. Так что естественного света в камерах минимум.

Единственный женский СИЗО в Москве переполнен на 250 человек. Видимо, скоро будут ставить трехъярусные кровати, поскольку свободное пространство пола уже исчисляется не метрами, а сантиметрами. Все проходы в камерах заставлены провисающими до пола раскладушками. В камере 40 человек. Чтобы пройти в туалет — бочком-бочком, по стеночке… Там два унитаза. Приватности никакой. По санитарной норме должен быть один унитаз на 10 человек. Но какие уж тут нормы?!

Сопровождающий офицер делает объявление: «На Рождество придет батюшка, будет всех водой окроплять». Спрашиваю, а если женщина мусульманка, иудейка или атеистка, и не хочет, чтобы ее окропляли?! «Она может отойти в угол, — отвечает офицер, — насильно это делать не будут».

Не увидела я в камере свободного угла, где можно «укрыться» от окропления. Женщины при построении в камере в один ряд не помещаются, а встать в два ряда кровати не позволяют. Видимо, от принудительного окропления можно скрыться только в туалете. Между прочим, по Правилам внутреннего распорядка СИЗО (ПВР) (пункт 101): «Не допускается отправление религиозных обрядов, нарушающих <…> права других подозреваемых и обвиняемых». Помню, как возмущалась Екатерина Самуцевич, когда на Пасху в камеру того же СИЗО-6 зашел священник: «И не спросив меня, принялся поливать все водой, окропил меня без моего желания. Я не хотела, чтобы он проводил религиозный обряд. У нас светское государство», — говорила Самуцевич.

В такой же общей большой камере находятся и беременные женщины. Диетическое питание в виде молока, яйца и творога выдают только с шестого месяца беременности. А до этого срока — общий стол. Хотя нигде в ПВР не говорится о таком ограничении по месяцам беременности. Наоборот, диетпитание полагается абсолютно всем беременным, а за три месяца до родов по предписанию врача к нему еще может быть назначено и дополнительное питание. Пункт 22 ПВР говорит о создании беременным «улучшенных материально-бытовых условий». Где они, эти улучшенные условия?

Утром женщинам давали кашу, в обед на первое был гороховый суп, что было на второе — тут мнения «контингента», как сотрудники называют находящихся в изоляторе женщин, разделились: то ли картофельная масса с соевым мясом или с тушенкой, то ли картофельная масса с чем-то неизвестным. Положительного отзыва об этом блюде не встретилось ни разу. У многих беременных токсикоз. Картофельную массу с неизвестным наполнителем они есть не могут. Родственников у многих беременных в Москве нет, а значит, нет и передач. У молодой женщины из Таджикистана третий месяц беременности, сильный токсикоз, месяц назад врач назначила уколы, уколы сделали, тошнота осталась, врач больше ничего не назначил. Прогулки для беременных, так же как и для всех остальных, по часу, хотя по п. 134 ПВР «продолжительность прогулок <…> беременных женщин не ограничивается».

В четверг в «Бастилии» — «голый день». Это когда женщин выгоняют в одних трусах в коридор для осмотра медработником. Помимо медработников в коридоре еще и сотрудники. И неважно, кто сотрудник — мужчина или женщина. Сотрудник! И перед ними стоит раздетая женщина в трусах…

Еще женщины рассказывают, что когда их выводят для осмотра в медпункт, то заставляют становиться на колени, раздвигать ягодицы… И весь этот процесс сотрудники снимают на видео.

Находящимся в СИЗО женщинам непонятно, почему им не положено знать фамилии сотрудников. Объясняют эту секретность мерами безопасности. Хамят, избивают, унижают — реальные сотрудники, а именами эти сотрудники могут называться любыми. Проверить невозможно. Хорошо, фамилия и настоящее имя — секрет. Но пусть тогда на сотрудниках будут жетоны с номерами, чтобы в жалобах женщин не было написано: «Меня ударил сотрудник Роман». А был бы «Роман» под номером… Вот такой «Роман», например, 19 июля прошлого года ударил кулаком в лицо Людмилу Качалову. Женщина упала, потеряла сознание, ей были вынуждены вызвать «скорую», которая зафиксировала гематомы на лице, руках и ногах. Ни внутренняя проверка, ни прокурорская по факту избиения Качаловой не проводились. «Роман» по-прежнему работает в СИЗО-6. К Качаловой, правда, больше не заходит, но поначалу после произошедшего он передавал ей «приветы» через свою сотрудницу, которая приходила в камеру, хватала бумажные цветы и другие поделки Качаловой из разноцветных бумажных салфеток, выбрасывала их в коридор и на глазах заключенной топтала их ногами…

Еще из тех, кто, по словам женщин, издевается и унижает их, сотрудники под именами «Раиса Васильевна» и «Анастасия Юрьевна». Может, все-таки в СИЗО нужно провести внутреннюю проверку, а может, и прокурор по надзору заинтересуется происходящим в СИЗО-6?!

Многие женщины жаловались на пропажу содержимого в передачах. То форель слабосоленая исчезнет, то крем для лица, то сигареты. Пропадает даже туалетная бумага. Передали, например, четыре рулона, а до адресата доходит только один. Куда делись остальные три? Например, по-прежнему действующий сотрудник старший оперуполномоченный ОМВД «Перово» Артамонова, которая уже год находится в СИЗО-6, рассказала, что когда ей принесли заказанную через интернет-магазин передачу от родственников, то пакет был вскрыт, а должен быть запечатан. Из него исчезли сигареты. 26 декабря прошлого года Артамоновой «медработник Галина Валентиновна» принесла переданные от родственников лекарства. Как говорит, Марина Артамонова, «медработник Галина Валентиновна» швырнула ей эти лекарства в «кормушку», и большая часть лекарств оказалась в коридоре. «Кормушка» захлопнулась. Назначенный врачом «с воли» курс лечения пройден не был. А из местных препаратов, по словам женщин, на все случаи жизни — цитрамон и анальгин, анальгин и цитрамон.

Праздники в «Бастилии» — это вообще дни глухого застоя. Заявления и жалобы в праздники не принимаются. У одной из женщин сильно выраженный псориаз на руках. Ей было назначено лечение до праздников, пару дней пролечили, а потом — Новый год. Лечение остановили. Все отдыхают. Медпункт закрыт.

Одна из женщин жалуется на проблемы с сердцем. В СИЗО она почти два года. За это время всего один раз пытались сделать ЭКГ, но аппарат сломался. Теперь, как удалось выяснить у дежурившего в праздники фельдшера, аппарат вроде работает, но нет бумаги. А бумага-то специальная — рулонная, ее заказывать надо, а потом ждать. А сколько ждать? Так кто это знает. Долго, наверное. Думаю, быстрее на свободу выпустят нуждающуюся в ЭКГ женщину, чем в изоляторе заработает ЭКГ.

Женщины жалуются на межпозвоночные грыжи, в ответ получают: «Это почти у всех. Ничего страшного». После операции на позвоночнике одна из женщин спит на раскладушке. Боли? «Да ничего страшного», — вот ответ. Женщина в очках с толстыми стеклами просит о консультации окулиста. Но с офтальмологом здесь проблема, впрочем, как и со стоматологом и хирургом.

На всех этажах «Бастилии» тишина, радио нигде не работает. Хотя по тому же ПВР все камеры должны быть «оборудованы радиодинамиком для вещания общегосударственной программы». А поскольку не во всех камерах есть телевизор, то узнать о происходящем за стенами СИЗО женщинам весьма затруднительно.

Карантин. Маленькая камера, посередине раскладушка, здесь и боком не пройти. Гулять то выводят, то нет. Зависит от смены: «человеческий фактор». Некоторые из женщин жалуются, что душ — раз в десять дней. Нет ручек и бумаги, чтобы писать заявления и жалобы. Сотрудники сказали, что в праздники ничего не выдается, все после 9 января. Еще из жалоб: 31 декабря вновь прибывших держали закрытыми в душе по два с половиной часа. Вода холодная, из-под крана. Кипяток не дают. Спрашивают: вы не знаете, почему чай такой вонючий — это вода здесь такая, или его специально делают таким? Передачи в праздники тоже не принимают, кипятильника нет. У одной из женщин заболело утром сердце, попросила валидол. Принесли вечером. Женщины говорят, что стучать и звать дежурную они могут долго: или не услышит, или в ответ с той стороны тоже будет стук.

В камере сборного пункта (это полуподвальное помещение, где обычно держат женщин перед отправкой в суд) постоянно находятся две женщины, объявившие голодовку. Причина голодовки — волокита и незаконные, по мнению женщин, приговоры суда. На адвокатов денег не было, поэтому защитники в суде были государственные.

Анастасия Мельникова, голодает с 15 декабря. Находилась в больнице СИЗО «Матросская тишина», где было назначено лечение у невропатолога. Но 24 декабря ее вывезли в СИЗО-6. На этом лечение закончилось. Сотрудники ежедневно проводят беседы, рассказывают Мельниковой, что голодание — это признаки суицидальных наклонностей и анорексии. Очень опасается, что отправят в психиатрическую больницу или начнут кормить принудительно. За время голодовки похудела на 9 кг. Видно, что очень слабая.

Анастасия по профессии визажист. Чтобы чем-то себя занять, делает праздничные открытки. Вместо красок — тени для век. Удивительно тонкие и красивые работы.

Рисунок Анастасии Мельниковой. Фото: (с) Елена МАСЮК

Ее соседка Ирина Лузина по профессии реставратор. Голодает с 25 декабря. Похудела на 5 кг. На прогулку не выходит из-за слабости. Женщинам три раза в день приносят в камеру еду. Она стоит у них два часа, потом ее забирают обратно.

В углу на тумбочке — большой металлический бак с надписью «Питьевая вода». Бак пустой и вообще не работающий — сломан кран. После долгого выяснения с сотрудниками и находящимися в СИЗО женщинами оказывается, что имеется в виду под «питьевой водой» — обычная вода из-под крана. Зачем тогда нужен этот бак? Необходим по инструкции. Еще оказывается, что это единственная камера, где нет розеток, а значит, женщины не могут вскипятить себе воду. Нужно ждать «сеанса доброты» от сотрудников. Из емкостей в камере только металлическая кружка. А жидкости голодающим нужно пить уж точно не меньше двух литров день. Вот и пьют водопроводную. Причем рядом абсолютно такая же камера, но с розетками. Почему туда нельзя перевести голодающих женщин?! Не говоря уж о том, что п. 42 ПВР обязывает оборудовать все камеры «штепсельными розетками для подключения бытовых приборов».

Матрасы здесь такие же, как и везде, — тонкие и свалявшиеся. Спать на них невозможно. Женщины кладут под спину страницы из своего уголовного дела, так и спят. Говорят: «Синяков нет, но кости болят». В праздники женщинам даже не выдавали туалетную бумагу (рулон туалетной бумаги в СИЗО — 25 м, это четверть стандартного рулона). «Закончилась, говорите? Ну так после праздников и получите!» — пояснили сотрудники.

P.S. Начальник СИЗО-6 — Кириллова Татьяна Владимировна