Я нередко слышал от коллег мнение о том, что приемный ребенок не может стать родным. Его будут любить, он будет принят в семье, ему подарят ласку и тепло, он будет обеспечен, воспитан и т.д. Но родным стать не сможет. Потому что родной — это от слова «род», а ребенок, рожденный от других матери и отца, к этому конкретному роду семьи усыновителей не принадлежит.

Я, если честно, никогда не понимал этой идеи. Что любопытно, особенно популярной она стала после проникновения в наше психологическое сообщество метода расстановок Хеллингера, хотя можно ли все «списать» на Хеллингера — сложный вопрос. И тем не менее, я постараюсь обосновать, почему я не считаю правильным мистифицировать род. А то, что происходит именно мистификация — вы поймете чуть позже, надеюсь.

Мне думается, что разницы между приемным ребенком и родным, по сути, нет никакой. При условии, конечно, что решение взять приемного ребенка — осознанное и искреннее желание родителей. Тогда воспитание приемных детей ничем не будет отличаться от воспитания родных. Скажем так, фактор крови — то, чему принято уделять слишком много внимания.

Большинство наших семей, увы, слишком «зациклены» на этом факторе. Если вдуматься, фактор крови дает основу для разного рода. «Ты — наша кровь, наш сын/дочь, потому ты обязан…» — далее идет список того, что ребенок должен родителям по факту того, что ему дали жизнь. Впрочем, и дети тоже включаются в эти манипуляции, считая родителей порой обязанными им помогать до конца дней.

Приемный ребенок — тот, кто может сказать «вы мне не родные» (следствие — «я не буду вас слушать»). Именно этого и боятся мать и отец, мучаясь вопросами, например, усыновления детей, если по каким-то причинам невозможно иметь своих. Но самое интересное, что кровный ребенок тоже может сказать «вы мне ничего не должны, я не просил меня рожать». Просто кровь многим кажется достаточным основанием для предъявления собственнических амбиций и служит чем-то вроде гаранта их исполнения.

На деле же все построено в таких случаях не на крови, а на систематическом запугивании ребенка, следствием которого часто становится чувство вины. Запугать на самом деле можно эффективно как родного так и не родного, и эффект, уверяю, будет. Вопрос только — зачем?

Но и на это есть ответ: потому что у самих родителей присутствует сильный страх оказаться недостаточно аворитетными для ребенка и не смочь его контролировать. А суть — не в крови, а в контроле, страхе и чувстве вины. Сама по себе кровь, ее группа и состав никак не влияют на восприятие ребенком отношения к нему родителей. Родительское воспитание может рождать у приемных и у родных детей одни и те же эмоции. По причине отношения к детям, а не по причине состава крови.

Другая форма «зацикленности» на этом факторе — желание, чтобы отпрыск как 2 капли воды походил на мужа/жену/родственников. Но ведь это по сути не желание вырастить другого человека, а желание повторить себя (или свои чувства к женщине/мужчине), любить в ребенке себя и свои чувства, или символически «присвоить» любимого человека.

Хотя, не раз случались истории, когда мама, бывшая «без ума» от какого-то мужчины, родив от него ребенка, потом разочаровывалась в нем, а еще хуже — когда он ее бросал и/или совершал то, что в ее понимании называлось подлостью, и уже неважно, чем оно было на самом деле.

Важно то, что ребенок быстренько переставал быть таким уж любимым. И ему потом приходилось изрядную часть собственной жизни носить на своих плечах (а точнее — в душе) неосознанную месть мамы, которая родила его «не от того».

Кровный фактор многие считают обязательным для того, чтобы любить ребенка. Самой важной становится похожесть на мать и отца, и ожидания, которые на такого ребенка возлагаются. О его личности, его возможных интересах, его особенностях и непохожести на родителей, которая всегда будет в его личности, даже если он кровный — об этом никто, как правило, думать не хочет.

«Помогает» этому и наше патриархальное общество — часто полноценной семью будут считать только при наличии своих , то есть, способность именно физически произвести на свет человека становится основной для суждения о счастье и полноте семьи. А вот как воспитывают детей, и что из них вырастает — все это порой не учитывается.

Наличие приемных детей вместо своих, кровных, считается порой чем-то вроде инвалидности — «раз не смогли своего родить, ну ладно, хоть такого»… В результате приемный ребенок рискует стать чем-то вроде попытки компенсировать «неполноценность», а сами дети превращаются в «плохих заменителей» того, что должно быть на самом деле. И в итоге приемные дети чувствуют себя на самом деле не любимыми, но плохо понимают до поры, из-за чего.

Меж тем травмы, о которых немало пишут коллеги касательно детей из детдома, в 95% случаев происходят и с родными детьми в родных же семьях. Потому что во многом их рожают потому что «надо», «принято», «положено», а в некоторых случаях желая как бы присвоить часть мужа/жены, продолжить опять-таки себя.

И в результате этого кровный отпыск часто страдает не меньше, чем детдомовские, от недостатка внимания родителей, недостатка тактильного контакта, от недостатка безусловного принятия своей личности, не похожей на родителей, от того, что не оправдывает ожиданий, возложенных на него.

В практике я не раз сталкивался с уже взрослыми детьми, чьи родители и по сию пору не уставали попрекать их тем, что те родились «недостаточно красивыми» и «не улучшили породу». Это реальность нашей советской и постсоветской действительности, увы.

На самом же деле очень многое зависит от отношения к ребенку и от воспитания. От осознанности родителей. Если родители хотят вложиться именно в помощь другому человеку, в помощь вырасти, реализовать себя (а не ожидания родителей), хотят помочь раскрыться, хотят дать старт новой жизни — воспитание приемных детей будет таким же, каким оно будет или было бы для кровных.

Да, детдомовские дети могут оказаться более травмированными изначально, но если родители — осознанные личности, то такому ребенку будет проще справиться со своими травмами и вырастить то базовое доверие, о котором говорят все психологи.

Реальность нашей страны, в которой существует вся эта ситуация с брошенными детьми — плод неосознанного, первобытного, я бы сказал, отношения к детям. Сроки, которыми часто «давят» своих детей родители («уже 25, надо срочно рожать, а то не успеешь», «порадуй нас внуками», «продолжи род»), общество, которое пропагандирует деторождение как часть социальной полноценности, слабая просвещенность в области контрацепции порождает огромное количество брошенных детей.

А осознанных родителей очень мало. И подчас приемные дети попадают в такие же семьи, где нет достаточно осознанного к ним отношения, и где они опять-таки ставятся перед необходимостью реализовывать не себя, а ожидания , и решать их проблемы — их самоутверждение за счет детей, их попытку найти смысл жизни за счет детей, получить порцию одобрения от общества (похвалу за милосердие и самоотверженность в выращивании приемных детей и т.д.)

Из этого только один вывод — нормальные, полноценные, действительно психологически адаптированные дети, развитые и здоровые могут вырасти только в семье, где родители достаточно осознанны. А приемные они или родные — не так уж важно.

Более того, так даже нельзя ставить вопрос, ведь усыновленные дети, за которых взрослые взяли ответственность — по определению родные. По факту ответственности и желанию строить отношения на всю жизнь.

Кто еще может стать тебе родным, если не тот, кто живет с тобой для начала лет 20 под одной крышей, а потом так или иначе опирается на тебя всю свою жизнь?

С этим вопросом тоже сталкиваются те, кто планирует усыновлять детей. Речь сейчас пойдет о тех, кто был усыовлен в младенчестве и не помнит самого факта усыновления.

Вот только как? Особенно если этот род — в другой стране, спился, и т.д. и нужны ли такие контакты ребенку? Еще одним аргументом было то, что дети якобы будут , что их обманывают. Я попробую порассуждать о подобных аргументах.

Кровное родство и мистификация рода

Я верю в то, что семья — это система, и что род — это особая реальность, психическая, физиологическая, культурная. Но, как мне кажется, все может быть или вместе, или никак. Разве тело человека существует без мозга? Может ли жить психика без окружающей реальности? И возможна ли культура, которая не выражена мыслями и поступками?

Теперь подумайте: если у ребенка кроме крови нет ничего, что делало бы его принадлежащим другому роду, а своей психической, культурной, эмоциональной и даже территориальной жизнью человек живет с другим родом, то по чьим правилам будет «играть» его организм в бо льшей степени?

По тем, в которых он живет, и доказательств этому немало.

У меня был интересный пример в практике: женщина забеременела от одного мужчины, но отношения очень сильно разладились еще в самом начале беременности. А та женщина встретила другого. И он захотел принять ее вместе с будущим ребенком. Их отношения оказались прочными, девочку он удочерил, родной ее отец не стремился с ней общаться. Девочка всегда знала, что у нее есть папа. О том, что он отчим, она узнала уже позже, будучи взрослой. И это никак не изменило ее отношений с папой, которого она до сих пор считает папой.

Интересно иное. Эта девочка как 2 капли воды похожа…. на отчима. При этом, отчим и ее родной отец не похожи между собой, а мать — вообще другого типа, другой «масти». И при этом девочка похожа именно на отчима. Цветом глаз, структурой волос, чертами лица. В этом браке появился еще и общий сын, брат девочки. Он похож на папу не так разительно, как похожа неродная дочь.

Может ли кровь сама по себе существовать как отдельная реальность, влияющая на человека в большей степени, чем влияло бы окружение, психологическая обстановка там, где он живет, культурная реальность семьи, которая приняла его, традиции, обычаи, уровень развития семьи? Кровь, конечно, несет в себе какую-то особую генетическую информацию, но это может оказаться лишь каплей в том количестве факторов, могущих существенно повлиять на развитие ребенка и восприятие себя в контексте рода. Род — это ведь не только кровь и генетика. Это совокупность огромного количества факторов.

Брошенный ребенок — брошен по разным причинам. Бывает так, что мать ребенка — девушка-подросток, которая, возможно, сожалеет о сделанном, но считает, что так было лучше для всех. Известие о таких родителях не всегда травмирует ребенка, и, взрослея, он скорее всего поймет причины, по которым его родная мать так поступила.

Но совсем другое дело (и это — чаще встречается в практике усыновления), когда родители — например, алкоголики, лишенные родительских прав, или неспособны осуществлять родительские функции по иным причинам, связанным с социальной и другой неадекватностью в поведении. А в таких случаях известие о подобном родительстве часто вызывает у взрослеющих детей чувство вины, чувство, что они «не такие, как нормальные дети».

Мне доводилось сталкиваться с подобными случаями в практике. Часто дети, узнав об усыновлении, начинали стыдиться своего прошлого, о котором они даже не помнили. Но, при этом развиваясь в нормальной семье и узнав об усыновлении, дети часто начинали переживать о том, смогут ли они соответствовать своей новой семье, которую до того воспринимали как родную.

И это порождало массу неприятных эффектов — стыд, вину, о которой я уже упоминал, страх, что в них проявится что-то от настоящих родителей и тому подобное (даже если приемные родители не отзывались плохо о кровных). Порой дети испытывали и обиду на своих приемных родителей за то, что те рассказали им об усыновлении. Дети часто воспринимали это как отвержение своими приемными родителями, и никакие слова любви не были достаточно эффективными.

Чувство отвержения возникало потому, что в рассказе об усыновлении сами дети видели нежелание приемных родителей считать их до конца своими. Призывами чтить такое кровное родство можно не помочь ребенку, а наоборот, травмировать его. Ведь если вся жизнь ребенка связана с одной семьей, а ему, тем не менее, указывают на то, что есть еще и какая-то другая, с которой он связан, он чувствует себя разорванным, расщепленным.

Может ли знание о том, что у него другая кровь, как-то улучшить его жизнь? Об этом не говорит никто из психологов. И это неудивительно. Мы мало что знаем о кровных факторах. Возможно — они действительно значат что-то, и есть какие-то особые энергии рода, но взаимодействовать с ними продуктивно мы можем тогда, когда мы можем прикоснуться к истории семьи, строить отношения с ее членами, изучать родовые программы и сценарии.

Однако, такое возможно только тогда, когда ребенок в этой семье родился и имеет доступ к «родовому архиву». В случае же с усыновлением это маловероятно. И усыновленный ребенок несет в себе куда больше программ семьи усыновителей, чем кровных программ.

Даже если последние каким-то образом проявятся — корректироваться и проживаться они будут все равно в рамках новой семьи. Какой же тогда глубокий смысл говорить ребенку о том, что он вряд ли сможет когда-то изучить, и к чему он, скорее всего, не сможет в реальности прикоснуться?

Травма брошенности будет с ребенком в его бессознательном всегда. Но любой психолог скажет, что не все травмы и не всегда стоит вынимать из бессознательного. Психика человека не зря обладает защитными механизмами, порой вытесняя в подсознание то, с чем человек не может справиться. И какие-то глубинные переживания младенческого периода вполне могут с течением времени нивелироваться новым отношением к себе, которое может помочь воспитать новая семья.

Травма уйдет в глубокое прошлое и имеет все шансы не проявится в активном формате во взрослой жизни. А вот рассказом порой можно активировать эту травму, перевести ее в область осознания. И ребенок любого возраста может оказаться не готов к восприятию этой травмы.

Об эффектах такого рассказа я написал в предыдущем абзаце. Поэтому родителям стоит хорошо подумать — а готовы ли они сталкиваться с последствиями этой активированной своими же руками травмы?

Защита ребенка

Тайное становится явным — лишь красивая формулировка. На самом же деле достаточно проанализировать собственную жизнь. Все ли из того, о чем вам не хотелось бы говорить остальным, стало явным? Вряд ли. И при грамотном подходе к вопросу можно избежать любого разглашения. Для этого достаточно порой сменить место жительства или как минимум так обставить появление ребенка, например, уехав на время, чтобы у «доброжелателей» просто не было оснований для пересуд.

Да, это определенные жертвы. Но родители, которым важен их приемный ребенок , думаю, пойдут на такие жертвы, чтобы уберечь своего ребенка от лишних разговоров каких-то сторонних людей. А основывать свои признания ребенку на страхе перед каким-то потенциальным «доброжелателем» — выходит, тогда родители приемного ребенка решают свои проблемы страха, нежели думают о чувствах самого ребенка.

«Приемные дети чувствуют, что что-то не так» — это распространенное убеждение многих людей, рассуждающих об усыновлении. Да, дети чувствуют. Если сами родители постоянно думают о том, что он — «не родной», мучаются вопросами «а не расскажет ли кто?», или тем «когда рассказать?», мучаются предположениями «а не проявится ли в нем что-то такое….» и т.д.

Дети всегда чувствуют тревогу родителей. Но если родители не будут испытывать тревогу? То дети не будут чувствовать никакого «подвоха». Это проверено в том числе и практикой.

Мне довелось знать несколько семей с усыновленными детьми. И при том, что в этих семьях были свои дети — один или два, родители приняли решение растить приемного как своего и абсолютно наравне со своими кровными детьми. Эффект вполне адекватный — ничего «такого» приемные дети не чувствуют. Потому что их родители не испытывают хронической тревоги по этому вопросу. И не стоит мистифицировать такие механизмы.

О самих родителях

Конечно, я не хочу сказать, что нет случаев, где есть смысл рассказывать ребенку правду о его усыновлении. Но все это индивидуально. Важно другое — если родители решили взять в семью приемного ребенка такого возраста, когда он легко может не помнить сам факт усыновления, то почему и зачем они так активно тревожатся о своем статусе и статусе приемного ребенка? В чем тут принципиальное отличие?

Рожая своего, родители берут 100%-ную ответственность за него. И тут они тоже берут 100%-ную ответственность за усыновленного.

И возникает вопрос — не в голове ли у самих родителей эта необходимость рассказать? Чего они сами боятся? Что ребенок не будет их достаточно любить, если они не скажут правду? Или что они сами не будут его достаточно любить, и им нужно иметь оправдание на такой случай?

Другая крайность….

Когда родители как огня боятся, что ребенок узнает правду об усыновлении. Тогда, получается, сами родители этот фактор крови сильно мистифицируют. Словно ребенок, узнав, что он не родной, тут же обесценит все то, что было для него сделано, перечеркнет всю заботу, и перестанет любить своих единственных родителей.

О чем тревожатся такие родители? Чаще всего, это подспудно переживаемая вина/стыд за то, что не смогли родить своего. Вероятно, родители в такой семье так и остались с чувством неполноценности. И внутри может быть скрытое убеждение, что ребенок, узнав о том, что он — не родной, обязательно как бы вскроет эту неполноценность, сделает ее явной как для других, так и для него, ребенка. И отвергнет родителей по причине их «неполноценности».

На самом деле это — только убеждение самих родителей и того слоя общества, который «помогал» им усвоить эту мысль. И чтобы перестать бояться разглашения, хорошо бы разобраться со своей «неполноценностью» у психолога. Потому что в противном случае ребенка придется растить в постоянном напряжении и страхе, а дети — все прекрасно чувствуют, и, как выше уже было замечено, ребенок в состоянии почувствовать, что «что-то не так», но это «не так» — исключительно состояние родителей, а не сам факт приемной семьи.

….Мне довелось работать в приюте, куда привозили брошенных детей. У нас были уже более-менее взрослые дети, от 4-5 и более лет. И они знали, что брошены. Их самой большой мечтой было иметь семью, и просто-напросто забыть о том, что было как-то не так, была брошенность, приют, и, по сути, чужие воспитатели. Им хотелось стать родными кому-то и забыть о том, что с ними произошло.

Им было не важно — родные они будут у новых папы с мамой или приемные. Им хотелось тепла, ласки, заботы и искреннего участия, им хотелось иметь людей, которые будут для них опорой, защитой и кому они смогут доверять.

Ведь семья — это те, кто нас вырастил и любил, а не те, кто просто дал биоматериал для зачатия. И все наши ошибки, травмы, проблемы, успехи и достижения зависят именно от тех, с кем мы выросли. В большей степени как минимум.

Чтобы , со своей семьей за плечами, ребенку нужны прежде всего мама и папа, которые не боятся жизни, такой, какая она у них получилась, а единой однозначной стратегии, когда и как говорить/не говорить — ее не существует. Существуете вы, ваша жизнь и ваш ребенок. И если в отношениях есть принятие, доверие и любовь — вы с ребенком сможете справиться с любой ситуацией и сохранить добрые чувства друг к другу навсегда.

Если вас периодически посещает мысль о приемном ребенке, то наверняка рисуются в голове разные картинки – он обнимает вас и благодарит, ласково называет «мамой-папой», идет в новых брючках в первый класс и задувает свечки на именинном пироге. И этому находится место в совместной жизни, но есть также и сложности. И, как ни странно, неприятные ситуации и просто открытия, с которыми, так или иначе, сталкиваются почти все приемные родители, предсказуемы. Мы собрали здесь самые распространенные неожиданности первого года пребывания детдомовца в семье.

1. В первые дни или недели пребывания в вашем доме, где вы, его новые родители, окружите ребенка заботой и вниманием, он объявит, что хочет назад. Он будет требовать отвезти его «в старый дом» и рыдать-рыдать-рыдать. Вы растеряетесь и решите, что не справились и никогда не сможете сделать его жизнь счастливой, но будете неправы. Любой человек привыкает к своему дому, «тот дом» был единственный возможный для него до недавнего времени, даже если он ждал своих папу и маму. Он был реальностью, и так быстро изменить ему и своему пребыванию в нем, забыть и вычеркнуть из жизни целый большой кусок – задача не из легких. Но главное даже не это. Ребенок должен вспоминать о том, что было раньше. У него было прошлое, пускай не такое, какое обычно бывает в счастливых семьях, но важна его собственная история, а не выдуманная кем-то картинка.
2. Оказавшись в вашей квартире, он обнаружит, что люди моются в ванной, которую можно наполнять водой. До этого в его жизни был лишь душ. Он мылся в строго определенные дни – вторник и пятница или среда и суббота. И делал это в компании других малышей. Дальше будут вариации на тему – знает ли он про существование шампуня или геля для душа, или его мыли до прихода в ваш дом лишь мылом. Но одно можно сказать наверняка – пена для ванной была для него неактуальной, ванной, в которой можно сидеть, лежать и плескаться с игрушками, у него точно не было никогда в жизни.
3. Первая ночь также принесет ему сюрпризы, и дело не в новом, ярком постельном белье (против его старого казенного) или уютной кроватке с пологом. Неожиданностью станет для него такая простая вещь, как пижама. Раньше он спал в трусиках и майке, и не предполагал, что для сна существует специальная одежда. «Почему я должен спать в этих штанах и рубашке?» — подобные вопросы ставят в тупик, что говорить человеку, который никогда не переодевался в одежду для сна.
4. Если малыш еще маленький, и он пришел в вашу семью из Дома ребенка (там живут дети до 4 лет), то он наверняка не пробовал многих фруктов и овощей, не ел конфет и мороженого, но это объяснимо. Продукты в таких заведениях гипоаллергенны, детям не дают ничего, что может вызвать непредсказуемую реакцию организма. Каша и кисель, протертое пюре из вареного кабачка и творожная запеканка – вот примерное дневное меню. Неожиданным будет не это, о том, чем ребенка кормили в заведении, вам сообщат. Но не скажут о том, что там никто никогда не пьет с помощью трубочек. Да-да, такая простая для обычного человека вещь, как соломинка для напитков, удивит нового члена семьи.
5. Приемные родители должны быть готовы к тому, что лексика малыша не соответствует той норме, которая принята в вашей семье. Если ребенок достаточно большой, то его речь возможно будет пестрить ругательствами, которые широко распространенны в детских домах. Плохие слова в определенном возрасте знают все, но их не произносят вслух, при родителях и взрослых. Это табу. Но для детдомовца такие ограничения в речи непонятны. Если его старый дом не находился в центре крупного города и не опекался добровольцами из какого-нибудь вуза-консерватории-института с вытекающими отсюда поездками в театр и концертный зал, то простая и неприхотливая речь может быть не только у воспитанников, но и у тех, кто работает с детьми. И ругательства не воспринимаются им как что-то из ряда вон выходящее. Нецензурная речь – не единственное, что возможно будет резать вам слух. Просторечья и неправильные ударения, неграмотно построенные фразы и очень ограниченный набор слов – вот, с чем вам придется работать много месяцев, чтобы речь вашего приемного ребенка не отличалась от речи всех других членов семьи.
6. Пройдет немного времени, может быть, несколько месяцев, он перестанет проситься обратно, привыкнет к новому распорядку жизни, и вам покажется, что основные сложности позади. Но вскоре выяснится, что миновал лишь первый этап привыкания. Ребенок вдруг поймет, что наступила пора проверить подлинность ваших слов. «Они говорят, что любят меня, но ведь я не всегда буду таким хорошим, как сейчас. Смогут ли они любить меня другим – плохим, непослушным, неприятным», — примерно так подсознательно решает внутри себя маленький человек. И в вашей жизни после этого начинается новый период. Возможно, вы готовы к его капризам или спорам, вы понимаете, как трудно ему сейчас. Но вряд ли вы спокойно смиритесь с тем, что вдруг, в какой-то момент, он перестанет посещать туалет, его штаны регулярно будут мокрыми и постель тоже. Вы потерпите один раз, другой, и третий. Но потом взорветесь: «Ты такой большой ребенок, прекрасно умеешь пользоваться туалетом, почему…» Он будет молча смотреть на вас, не способный объяснить, что это просто проверка на ваше умение принять его любым.
7. Как-нибудь вы поведете его в магазин игрушек, и он попросит купить вас игрушечный мотоцикл (или куклу, или конструктор). Вы обрадуетесь – это ведь такое естественное для нормального домашнего ребенка желание. И купите ему все, что он хочет. Но, когда он принесет новые игрушки домой, скорее всего, он не захочет играть с ними. Это не может быть его вещью, у него ведь никогда не было ничего личного. Он принес это «в группу», все могут пользоваться этими игрушками, а когда они надоедят, он их сломает. Потому что их не жаль, они ничьи.
8. Если приемный ребенок не единственный в вашей семье, то надо быть готовым к тому, что, так или иначе, он начнет оттеснять ваших кровных детей от вас. Он подсознательно создаст такие ситуации, когда ваше внимание должно будет уделяться только ему и никому другому. Ради этого права на единоличное владение мамой и папой, он будет готов безобразничать, не слушаться и ссориться с другими детьми. Например, он возьмет новую игрушку вашего кровного ребенка и сломает ее. Но этого мало. Он свалит свою вину на другого, и будет упираться даже тогда, когда доказательства его вины будут неоспоримы. Сможете ли вы найти тот спокойный и правильный тон в отношениях с детьми, который поможет кровным понять, что их по-прежнему любят и ни в коем случае не предпочтут никому другому, а приемному, что он в семье равен другим.
9. Конечно не сразу, но рано или поздно вы начнете выводить его «в свет» — захотите показать ему зверей в зоопарке, картины и скульптуры в музее, редкие растения в ботаническом саду. Он будет очень доволен, и это поймете не только вы, но все те, кто окажется с вами в радиусе 200-300 метров. Ребенок будет выкрикивать названия животных, которых видел раньше лишь в мультфильмах, и от избытка чувств назовет верблюда жирафом, а пони слоном. К осуждающим взглядам «правильных» родителей, которые, конечно же, научили своих детей не путать такие простые вещи, стоит привыкнуть и перестать замечать. Ведь, в конце концов, и он перестанет путать хлорофитум хохлатый с алоэ обыкновенным.
10. Если все предыдущие пункты не обескуражили вас, и решение пройти этот путь до конца не уменьшилось, то пусть эта последняя неожиданность, которую преподнесет приемный ребенок, станет для вас продолжением всего вышесказанного, а ни в коем случае, не алогичным противоречием. Однажды, когда пройдет год или больше, вы поймаете себя на мысли, что не помните времени, когда вашего любимого малыша не было в вашей жизни.

Ирина, 42 года:

Мы с мужем воспитывали семилетнюю дочь, и нам хотелось второго ребенка. По медицинским показаниям муж больше не мог иметь детей, и я предложила взять приемного: я семь лет волонтерствовала в приюте и умела общаться с такими детьми. Муж пошел у меня на поводу, а вот мои родители были категорически против. Говорили, что семья не слишком обеспеченная, надо бы своего ребенка вырастить.

Я пошла вопреки желанию родителей. В августе 2007 года мы взяли из дома малютки годовалого Мишу. Первым шоком для меня стала попытка его укачать. Ничего не вышло, он укачивал себя сам: скрещивал ноги, клал два пальца в рот и качался из стороны в сторону. Уже потом я поняла, что первый год жизни Миши в приюте стал потерянным: у ребенка не сформировалась привязанность. Детям в доме малютки постоянно меняют нянечек, чтобы не привыкали. Миша знал, что он приемный. Я доносила ему это аккуратно, как сказку: говорила, что одни дети рождаются в животе, а другие — в сердце, вот ты родился в моем сердце.

Проблемы возникали по нарастающей. Миша — манипулятор, он очень ласковый, когда ему что-то нужно. Если ласка не действует, закатывает истерику. В детском саду Миша начал переодеваться в женское и публично мастурбировать. Говорил воспитателям, что мы его не кормим. Когда ему было семь, он сказал моей старшей дочери, что лучше бы она не родилась. А когда мы в наказание запретили ему смотреть мультики, пообещал нас зарезать. Он наблюдался у невролога и психиатра, но лекарства на него не действовали. В школе он срывал уроки, бил девочек, никого не слушал, выбирал себе плохие компании. Нас предупредили, что за девиантное поведение сына могут забрать из семьи и отправить в школу закрытого типа. Я переехала из маленького городка в областной центр в надежде найти там нормального психолога для работы с ребенком. Все было тщетно, я не нашла специалистов, у которых был опыт работы с приемными детьми. Мужу все это надоело, и он подал на развод.

Я забрала детей и уехала в Москву на заработки. Миша продолжал делать гадости исподтишка. Мои чувства к нему были в постоянном раздрае: от ненависти до любви, от желания прибить до душераздирающей жалости. У меня обострились все хронические заболевания. Началась депрессия.

Я свято верила, что любовь сильнее генетики. Это была иллюзия

Однажды Миша украл кошелек у одноклассника. Инспектор по делам несовершеннолетних хотел поставить его на учет, но родители пострадавшего мальчика не настаивали. На следующий день я привела сына в магазин и сказала: бери все, чего тебе не хватает. Он набрал корзину на 2000 рублей. Я оплатила, говорю: смотри, ведь у тебя все есть. А у него такие глаза пустые, смотрит сквозь меня, нет в них ни сочувствия, ни сожаления. Я думала, что мне будет легко с таким ребенком. Сама оторвой была в детстве, считала, что смогу его понять и справлюсь.

Через неделю я дала Мише деньги на продленку, а он спустил их в автомате со сладостями. Мне позвонила учительница, которая решила, что он эти деньги украл. У меня случился нервный срыв. Когда Миша вернулся домой, я в состоянии аффекта пару раз его шлепнула и толкнула так, что у него произошел подкапсульный разрыв селезенки. Вызвали скорую. Слава богу, операция не понадобилась. Я испугалась и поняла, что надо отказаться от ребенка. Вдруг я бы снова сорвалась? Не хочу садиться в тюрьму, мне еще старшую дочь поднимать. Через несколько дней я пришла навестить Мишу в больнице и увидела его в инвалидном кресле (ему нельзя было ходить две недели). Вернулась домой и перерезала вены. Меня спасла соседка по комнате. Я провела месяц в психиатрической клинике. У меня тяжелая клиническая депрессия, пью антидепрессанты. Мой психиатр запретил мне общаться с ребенком лично, потому что все лечение после этого идет насмарку.

Миша жил с нами девять лет, а последние полтора года — в детдоме, но юридически он еще является моим сыном. Он так и не понял, что это конец. Звонит иногда, просит привезти вкусняшек. Ни разу не сказал, что соскучился и хочет домой. У него такое потребительское отношение ко мне, как будто в службу доставки звонит. У меня ведь нет разделения — свой или приемный. Для меня все родные. Я как будто отрезала от себя кусок.

Недавно навела справки о биологических родителях Миши. Выяснилось, что по отцовской линии у него были шизофреники. Его отец очень талантливый: печник и часовщик, хотя нигде не учился. Миша на него похож. Интересно, кем он вырастет. Он симпатичный мальчишка, очень обаятельный, хорошо танцует, и у него развито чувство цвета, хорошо подбирает одежду. Он мою дочь на выпускной одевал. Но это его поведение, наследственность все перечеркнула. Я свято верила, что любовь сильнее генетики. Это была иллюзия. Один ребенок уничтожил всю мою семью.

«Через год после отказа мальчик вернулся ко мне и попросил прощения»

Светлана, 53 года:

Я опытная приемная мать. Воспитала родную дочь и двух приемных детей — девочку, которую вернули в детдом приемные родители, и мальчика. Не справилась с третьим, которого взяла, когда дети окончили школу и уехали учиться в другой город.

Илье было шесть, когда я забрала его к себе. По документам он был абсолютно здоров, но скоро я начала замечать странности. Постелю ему постель — наутро нет наволочки. Спрашиваю, куда дел? Он не знает. На день рождения подарила ему огромную радиоуправляемую машину. На следующий день от нее осталось одно колесо, а где все остальное — не знает. Я стала водить Илью по врачам. Невролог обнаружил у него абсансную эпилепсию, для которой характерны кратковременные отключения сознания без обычных эпилептических припадков. Интеллект у Ильи был сохранен, но, разумеется, болезнь сказалась на психике.

Со всем этим можно было справиться, но в 14 лет Илья начал что-то употреблять, что именно — я так и не выяснила. Он стал чудить сильнее прежнего. Все в доме было переломано и перебито: раковина, диваны, люстры. Спросишь у Ильи, кто это сделал, ответ один: не знаю, это не я. Я просила его не употреблять наркотики. Говорила: окончи девятый класс, потом поедешь учиться в другой город, и мы с тобой на доброй ноте расстанемся. А он: «Нет, я отсюда вообще никуда не уеду, я тебя доведу».

Через год войны с приемным сыном у меня начались проблемы со здоровьем. Полтора месяца пролежала в больнице. Выписалась, поняла, что хочу жить

Через год этой войны у меня начались проблемы со здоровьем. Полтора месяца пролежала в больнице с нервным истощением и скачущим давлением. Выписалась, поняла, что хочу жить, и отказалась от Ильи. Его забрали в детдом в областной центр.

Год спустя Илья приехал ко мне на новогодние праздники. Попросил прощения, сказал, что не понимал, что творит, и что сейчас ничего не употребляет. Потом уехал обратно. Уж не знаю, как там работает опека, но он вернулся жить к родной матери-алкоголичке.

Сейчас Илье 20. В сентябре он приехал ко мне на месяц. Я помогла ему снять квартиру, устроила на работу. У него уже своя семья, ребенок. Эпилепсия у него так и не прошла, чудит иногда по мелочи.

«Приемный сын говорил родному, что мы его не любим и сдадим в детдом»

Евгения, 41 год:

Когда сыну было десять лет, мы взяли под опеку восьмилетнего мальчика. Я всегда хотела много детей. Сама была единственным ребенком в семье, и мне очень не хватало братьев-сестер. Ни у кого в нашей семье нет привычки делить детей на своих и чужих. Решение принимали совместно и прекрасно понимали, что будет трудно.

Мальчик, которого мы взяли в семью, был уже отказной: предыдущие опекуны вернули его через два года с формулировкой «не нашли общего языка». Мы сначала не поверили в этот вердикт. Ребенок произвел на нас самое позитивное впечатление: обаятельный, скромный, застенчиво улыбался, смущался и тихо-тихо отвечал на вопросы. Уже потом по прошествии времени мы поняли, что это просто способ манипулировать людьми. В глазах окружающих он всегда оставался чудо-ребенком, никто и поверить не мог, что в общении с ним есть реальные проблемы.

По документам у мальчика была только одна проблема — атопический дерматит. Но было видно, что он отстает в физическом развитии. Первые полгода мы ходили по больницам и узнавали все новые и новые диагнозы, причем болезни были хронические. Со всем этим можно жить, ребенок полностью дееспособен, но зачем было скрывать это от опекунов? Полгода мы потратили на диагностику, а не на лечение.

Свою жизнь в нашей семье мальчик начал с того, что рассказал о предыдущих опекунах кучу страшных историй, как нам сначала казалось, вполне правдивых. Когда он убедился, что мы ему верим, то как-то подзабыл, о чем рассказывал (ребенок все-таки), и вскоре выяснилось, что большую часть историй он просто выдумал. Он постоянно наряжался в девочек, во всех играх брал женские роли, залезал к сыну под одеяло и пытался с ним обниматься, ходил по дому, спустив штаны, на замечания отвечал, что ему так удобно. Психологи говорили, что это нормально, но я так и не смогла согласиться с этим, все-таки у меня тоже парень растет.

Приемный мальчик умудрился довести мою маму — человека с железными нервами — до сердечного приступа

С учебой у мальчика была настоящая беда: шел второй класс, а он не умел читать, переписывать текст, не умел даже считать до десяти. При этом в аттестате были одни четверки и пятерки. Я по профессии преподаватель, занималась с ним. Пусть и с трудом, но он многому научился, хотя нам пришлось оставить его на второй год. Он нисколько не комплексовал, и дети приняли его хорошо. В учебе нам удалось добиться положительных результатов, а вот в отношениях с ним — нет.

Чтобы вызвать к себе жалость и сострадание, мальчик рассказывал своим одноклассникам и учителям, как мы над ним издеваемся. Нам звонили из школы, чтобы понять, что происходит, ведь мы всегда были на хорошем счету. А мальчик просто хорошо чувствовал слабые места окружающих и, когда ему было нужно, по ним бил. Моего сына доводил просто до истерик: говорил, что мы его не любим, что он с нами останется, а сына отдадут в детский дом. Делал это втихаря, и мы долго не могли понять, что происходит. В итоге сын втайне от нас зависал в компьютерных клубах, стал воровать деньги. Мы потратили полгода, чтобы вернуть его домой и привести в чувство. Сейчас все хорошо.

Мальчик провел с нами почти десять месяцев, и под Новый год мы вместе с опекой приняли решение отдать его в реабилитационный центр. Подтолкнули к этому не только проблемы с родным сыном, но и то, что приемный мальчик умудрился довести мою маму — человека с железными нервами — до сердечного приступа. Она проводила с детьми больше времени, поскольку я весь день была на работе. Ей приходилось терпеть постоянное вранье, нежелание принимать правила, которые есть в семье. Мама — очень терпеливый человек, я за всю свою жизнь не слышала, чтобы она на кого-то кричала, а вот приемному ребенку удалось вывести ее из себя. Это было последней каплей.

С появлением приемного сына семья стала разваливаться на глазах. Я поняла, что не готова пожертвовать своим сыном, своей мамой ради призрачной надежды, что все будет хорошо. К тому, что его отдали в реабилитационный центр, а потом написали отказ, мальчик отнесся абсолютно равнодушно. Может, просто привык, а может, у него атрофированы какие-то человеческие чувства. Ему нашли новых опекунов, и он уехал в другой регион. Кто знает, может, там все наладится. Хотя я в это не очень верю.

За 11 месяцев своего существования уже подготовила 30 семей-выпускников. Десять из них взяли на воспитание детей. Помимо стандартной программы, разработанной городским Департаментом семейной и молодежной политики, в школе будущие приемные родители могут пройти катехизацию, пообщаться со священником, а также встретиться с теми семьями, которые уже воспитывают приемных детей. По окончании обучения выдается документ государственного образца - с сентября такое свидетельство о прохождении спецкурсов стало обязательным для потенциальных усыновителей.

О том, чему следует научиться будущим приемным родителям и как им справляться с духовными трудностями, порталу рассказывает организатор и духовник школы, председатель отдела по церковной благотворительности и социальному служению Русской Православной Церкви епископ Смоленский и Вяземский Пантелеимон.

Какие главные знания должны получить потенциальные усыновители? И действительно ли теоретическая подготовка к родительству реально помогает на практике?

Конечно, нужно познакомить усыновителей с особенностями детей, которые оказались по каким-то причинам вне семьи. Эти особенности, как правило, общие для всех таких детей: сложная психика, отсутствие телесного здоровья, часто отставание в развитии. Обычные критерии педагогики к этим детям не применимы. Поскольку все время меняются взрослые, которые живут и занимаются с ребятами в детском доме, у ребенка к ним не возникает устойчивой привязанности, и часто он не умеет любить. Травмированные дети легко переключаются с одного на другое, у них нет какой-то стабильности в жизни… В общем, приемный ребенок - не чистый лист, в его душе уже написаны жизнью разные каракули и даже скверные слова.

Кроме психологии, усыновители должны детально выяснить и юридическую сторону вопроса, чтобы знать и свои права, и права кровных родителей.

Но помимо специальных знаний, главное, чему должны учиться будущие родители, - это умение самим любить таких детей. А для этого нужно постоянное обращение к Источнику любви - к Богу. Через молитву, церковные таинства, чтение Священного Писания и соблюдение заповедей Господь дает нам чувство подлинной любви. У человека должно быть понимание, что воспитание ребенка - это подвиг, силы на который дает только Господь. «Кто примет одно такое дитя во имя Мое, тот Меня принимает» (Мф. 18: 5).

Родители, исполняя слова Христа, должны просить помощи у Того, Кто заповедовал относиться с состраданием и сочувствием к чужому горю, тем более что тут мы имеем дело с детской бедой.

Какие мотивы чаще всего заставляют задуматься об усыновлении? Как понять, готов ли человек взять на воспитание премного ребенка?

Прежде всего, мы работаем не с желанием какого-то человека, а с семьей. Нет цели обучить как можно больше семей. Мы стараемся находить индивидуальный подход. Важно, чтобы решение усыновить ребенка было взвешенным.

Должны быть нормальные отношения внутри семьи - осознанное стремление иметь детей у всех ее членов. Обязательно согласие мужа, а также кровных детей, если они есть. Одиноких женщин, которые хотят ребенка, мы не рассматриваем в качестве кандидатов в приемные родители. Но, конечно, каждый случай индивидуален, поэтому только духовник конкретной семьи может дать такой совет: брать ребенка или семья еще не готова к этому.

Курсы приемных родителей как раз и нужны, чтобы не скрывать всех трудностей, а честно о них рассказать - а решение остается за семьей. Нужно осознавать, что если в семье есть непонимание, ревность, то все эти проблемы многократно возрастут, если еще появится ребенок из детского дома, который к тому же сразу перетянет все внимание на себя, ведь он не умеет делиться своей любовью и не умеет жить в семье.

Иногда приходится снимать «розовые очки» с родителей, думающих, что ребенок, которого они усыновят, будет теперь до конца жизни благодарен им. Обдуманным решение об усыновлении становится тогда, когда человек понимает, что он идет на подвиг ради ребенка.

Чаще всего трудности не пугают тех, у кого долгое время не получается родить собственных детей. Стремление быть родителем заложено природой в каждом. Несмотря на то, что в наше время люди часто до достижения зрелого и очень зрелого возраста даже и не думают о семье и детях, в результате все равно большинство приходит к такому решению. Но есть и другие случаи, когда люди, уже воспитывающие нескольких детей, понимают, как важно для ребенка жить в семье, и решают взять к себе еще одного - приемного. Бывает, что просто до глубины души трогает чужое горе.

Когда рождается свой, кровный ребенок, мы, к счастью, не можем выбирать, какой у него будет цвет глаз, характер, болезни и т.д., - родителям приходится любить его таким, какой он есть. А вот как выбрать ребенка в детском доме? И допустим ли сам выбор?

Я думаю, что выбирать приемного ребенка допустимо: нужно увидеть и понять, полюбишь ли ты его, расположится ли твое сердце к нему. Конечно, этот выбор сердца нужно проверить разумом. Трезво оценить, по силам ли твоей семье взять ребенка, если он тяжело болен, например, или уже достаточно взрослый и успел приобрести какие-то очень плохие привычки - изменить кардинальным образом вы ведь его не сможете. Но голос сердца все равно стоит слушать - ведь и Сам Господь может указать, что это именно тот самый твой ребенок. Да еще и самому ребенку вы должны понравиться.

На практике же бывает так, что не вы выбираете из большого количества детей, а вам самим консультанты советуют - не детей подбирают к родителям, а родителей подбирают к детям. Стоит прислушаться и к этим рекомендациям.

Многие родители жалуются, что и своих-то, кровных детей, даже в раннем возрасте, не удается привести в Церковь. А как быть с детьми из детского дома? Способны ли они, по вашему опыту, жить в воцерковленной семье?

Зная опыт православных детских домов, могу сказать, что очень большой процент их выпускников затем не уходят из Церкви. Есть случаи, что некоторые выпускницы становятся женами священников.

Не имея в себе страха Божия, нельзя научить ему и своего ребенка. И наоборот, если таинства имеют большое значение для родителя, этот пример передается детям. Самое главное - нам самим постоянно быть со Христом, быть в поисках главного дара, главной цели - стяжания Духа Святого.

И хотя себя мы можем и должны заставлять любить, выполнять заповеди, да и просто рано утром в выходной день встать и пойти в церковь, то ребенка, конечно, силой не заставишь. Тут творческий подход нужен, ведь семейных традиций благочестивой жизни не сохранилось. Каждой семье нужно найти свой путь. Поэтому еще важно общаться с другими семьями, делиться опытом.

- Есть ли продолжение у школы приемных родителей - клуб для уже усыновивших?

Чтобы оказать реальную помощь, необходимо сохранять с нашими подопечными семьями отношения и после усыновления. У нас уже есть такой клуб, а в дальнейшем наша цель - создать ассоциацию православных родителей, которая помогала бы семьям в воспитании детей, в том числе и приемных. Ведь Церковь - это семья, и все общины в идеале должны быть такими дружными семьями, где помогают друг другу, и в воспитании детей тоже.

То, что сегодня воспринимается многими как некая экзотика: , усыновление и так далее, - на самом деле естественно и нормально, а ведь этому можно научиться, только имея перед глазами живой пример.

Более того, со временем мы должны прийти к тому, чтобы такие семейные клубы объединились в родительскую ассоциацию и становились реальной общественной силой - могли бы выражать свое мнение по поводу разных опасных тенденций. В конце концов в связи с тем, что меняется законодательство в области социальной защиты детей, эта ассоциация могла бы участвовать в решении вопросов, забирать ли конкретного ребенка из конкретной семьи или нет.

Все-таки, несмотря на все различия и проблемы, с которыми сталкиваются приемные родители, жизнь всех семей развивается по неким общим правилам: есть посты, праздники, общие дела. Родители должны заботиться о воцерковлении ребенка с самого раннего детства, а при том, что многие наши взрослые еще сами мало знают о церковной жизни, им приходится преодолевать много трудностей на этом пути. В этом семьи должны поддерживать друг друга, помогать.

- Преподают ли в православной школе приемных родителей люди с таким опытом?

Да, на курсах преподают священник и послушница Марфо-Мариинской обители - оба сами выросли в семьях, где было много детей. Или, например, некоторые занятия ведет женщина, которая десять лет работала директором в православном детском доме, воспитывала детей, лишенных родителей, - можно сказать, жила с ними одной семьей.

Но главное, что хотелось бы, - это чтобы те, кто приходят в школу приемных родителей, твердо поняли: без Бога мы не можем ничего, и чтобы они чаще обращались к Нему. Воспитание чужих детей, без преувеличения, подвиг, но важно помнить, что в лице усыновленного ребенка вы можете послужить Христу - Сыну Божиему, Который отдал за нас Свою жизнь и усыновил всех нас Богу. Это тот путь, где будет совсем непросто, но здесь вам будет помогать Сам Господь. «Возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим, - говорит Христос, - ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко» (Мф. 11: 29-30).

Справка

Православная школа приемных родителей - одно из направлений работы Центра семейного устройства - проекта православной службы помощи «Милосердие».